Последние отзывы

  125  

— Не надо было Эмми спрашивать, — заметила я. — Это не ее дело.

— О нет, мисс, вы же нас знаете. Нам просто интересно, что это за люди…

На следующий день Эбби пришла с очередными новостями:

— Там никто не бывает. Бидди Лэнг говорит, что они сами привидения: двое мужчин… в таком большом доме — это весьма странно, по словам Бидди.

Но меня абсолютно не интересовало, что происходит в том доме. Я пообещала себе, что больше ноги моей в нем не будет.

С той поры как я подружилась с Клариссой, я начала немного ходить. Мать была ужасно рада, она решила, что это знак того, что я иду на поправку и вскоре совсем выздоровлю.

Я не стала говорить ей, что единственным изменением было то, что теперь я могла двигать ногами… самую малость. Я очень быстро уставала, и дело было не столько в физической природе моей болезни, но в сильной апатии, безразличии ко всему — это было труднее всего выносить.

Когда мать читала мне, я выказывала мало интереса к тому, что она читала. Правда, я притворялась, что меня это занимает, но я плохая актриса. Когда отец играл со мной в шахматы, я делала это безрадостно, без воодушевления, может, поэтому я чаще и выигрывала — я была спокойной и равнодушной, меня не заботили ни победа, ни поражение. Так трудно было смириться с этим — с отсутствием интереса к жизни.

Но со временем я начала ловить себя на том, что все чаще прислушиваюсь к рассказам Эбби. Редко, когда я отзывалась и никогда не задавала вопросов, но когда она упоминала о странной паре из Эндерби, во мне просыпался какой-то интерес.

Понемногу я начала выезжать на конные прогулки, но недалеко, потому что быстро уставала, но когда я входила в конюшню и Томтит начинал тереться о меня носом, всхрапывать и всем своим видом показывать, как он рад меня видеть, во мне снова рождалось желание проехаться, хоть немного. А как он закидывал назад свою голову и каждой клеточкой своего тела выражал неуемную радость, когда я седлала его, поэтому я решила, что снова буду ездить на нем… ради самого Томтита. Я так плохо обошлась с ним той ночью: бросила его дрожать на холоде, а сама направилась в тот «запретный лес». Я забыла о нем, хуже всего так обращаться с животными.

Но Томтит не таил на меня зла. Когда я в первый раз подошла к нему, полная раскаяния, он ясно дал мне понять, что не помнит моей небрежности по отношению к нему. Злоба? Ничего подобного, лишь искреннюю привязанность друг к другу, как и раньше, испытывали мы.

Теперь я часто каталась, и, выехав за пределы поместья, я отпускала поводья и позволяла Томтиту нести меня, куда захочет. Никогда он не кидался в галоп, лишь иногда ускорял свой шаг — он обращался со мной очень бережно. А когда я уставала, то наклонялась к нему и говорила: «Отвези меня домой, Томтит», и он сворачивал со своего пути и короткой дорогой направлялся домой.

Думаю, мои родители были бы очень обеспокоены, возьми я на прогулку другую лошадь. Они частенько поговаривали: «С Томтитом ей ничего не грозит, он позаботится о ней». Он был прекрасным конем, мой милый друг Томтит!

То утро, когда я, как обычно, спустила поводья, он привез меня к Эндерби-холлу, и мною вдруг овладело странное желание посетить могилу Бэлл.

Я спешилась, что было весьма необычно, потому что, как правило, я старалась не слезать с лошади, пока не вернусь в конюшню. Привязав Томтита, я шепнула ему: «На этот раз я не забуду о тебе, я скоро вернусь» и пошла в лес, который я про себя называла «запретным». Каким другим казался он теперь! Мрак рассеялся, а над холмиком, что был могилкой Бэлл, ярко пламенели розы.

Теперь это был розарий моей матери, где большая часть кустов была уже срезана. Он был очень красив — настоящий оазис в сердце великой природы. Там, где когда-то властвовала тьма, теперь царили розы.

Я постояла несколько минут, думая о Бэлл, чье любопытство привело к смерти, — милая Бэлл, она была такой прекрасной собакой, такой дружелюбной. Ее смерть, наверное, была быстрой, и теперь, когда я знала, что именно произошло, я не могла винить своего отца.

Я повернулась и направилась обратно, туда, где оставила Томтита, но тут мной овладело искушение хоть одним глазком взглянуть на дом. Поднялся ветер, сдувая с деревьев последние листья. Он же развеял туман, который был частым гостем в нашей стране в это время года.

И вот передо мной раскинулся дом, еще более мрачный, чем всегда. Я подумала о том мизантропе, который сейчас жил в нем. Должно быть, это здание подходило его настроению.

  125