Последние отзывы

  132  

— Хорошо, Лили, — сказал Кит. — Если ты так хочешь, давай. Адриано усыпили. Поняла? Ту крысу усыпили. Женщина в магазине — она показала жестами не деньги. Она приложила палец к горлу и сделала вот так. С мокрым таким звуком. Да, такой уж я противный.

— Что из всего этого правда?

— Ох, да будет тебе. Сама решай.

— С Кончитой у вас и в самом деле есть некая близость. Ее родители оба умерли в один день.

— Прошу тебя, не говори больше ничего.

Лили брала его за руку три или четыре раза. Но только от страха. Затем самолет выровнялся и ушел в синеву.

У Глории изменился голос, раз она обнажила свои белые зубы, словно в диком возмущении, а дважды или трижды, пока он лежал и ждал, подходила к нему в каком-то новом сочетании одежд и ролей, с определенного рода улыбкой на лице. Словно она вступила в заговор с самой собой, чтобы сделать его счастливым…

Как бы вы это объяснили: почему в снах нельзя курить? Курить можно практически везде, где угодно — кроме церквей, ракетных заправочных станций, большинства родильных палат и так далее. Но в снах не курят. Даже когда ситуация такова, что в обычной жизни это потребовалось бы, после мгновений, когда напряжение было велико (скажем, после сцены погони или во время выздоровления от какой-нибудь жуткой трансформации); или после длинного эпизода, включающего энергичное плавание или энергичное пилотирование; или после внезапной утраты, внезапного отчуждения; или после успешного полового сношения. А во снах успешное половое сношение хоть редко, но случается. Однако курить в снах нельзя.

Они сошли с автобуса на станции «Виктория», и неглубоко обнялись, и пошли каждый своей дорогой.

Что делать, когда идет революция? Вот что. Горевать о том, что уходит, признавать то, что остается, приветствовать то, что приходит.

* * *

Николас всегда поспевал везде первым.

При этом ему не особенно нравилось, если и ты поспевал туда первым. Полчаса в одиночестве за столиком с книгой — это тоже составляло часть его вечера. Поэтому Кит шел медленно. Кенсингтон-Черчстрит, Бейсуотер-роуд и северная граница Гайд-парка, опоясанная изгородью, затем Квинсвей: арабский квартал, женины в чадрах, скептические усы. Тут были еще и туристы (американцы), студенты, молодые мамаши, налегающие на перекладины высоких колясок. Именно теперь Кит начал чувствовать, что незнаком себе самому, что слабосилен, что беспорядочен в мыслях. Однако он покачал головой, вздрогнув, и обвинил во всем путешествия.

Было восемь часов, светло, как днем, и все-таки Лондон приобрел робкое, опасливое выражение, как бывает с городами, когда смотришь на них новыми глазами, решил он. На мгновение, но лишь на мгновение, ему показалось, что дороги, тротуары, перекрестки полны движения и возбуждающего разнообразия, полны всяческих людей, идущих из одного места в другое место, собирающихся пойти из того другого места в это другое место.

Ему, разумеется, не дано было этого знать. Ему не дано было этого знать, но Лондон 1970-го целиком и полностью описывался одним скромным, незвучным прилагательным. Пустой.

«Я тебя туда уже водил, — сказал Николас по телефону. — В ресторан, где есть место только на одну персону». Его брат уже сидел там, в итальянском гроте, лицом к куполам греческой православной церкви на Москоу-роуд. Кит минуту побыл на улице и понаблюдал через раздутое стекло: Николас, единственный сидящий клиент, за центральным столиком, с сомнением хмурящийся над страницей, перед ним — стакан, маслины. В детстве Кита был период, когда Николас играл роль абсолютно всего — он заполнял собой небо, подобно Сатурну; он до сих пор (подумалось Киту) походил на бога: этот его солидный рост, это решительное лицо и густые, довольно длинные грязно-светлые волосы; еще — этот его вид человека, который, помимо всего прочего, знает все о шумерском гончарном ремесле и этрусской скульптуре. Он походил на того, кем скоро должен был стать, — на иностранного корреспондента.

— Кит, дорогой мой малыш! Да. Как мило…

Затем последовали обычные объятия и поцелуи, которые зачастую продолжались так долго, что привлекали взгляды, ведь у них, разумеется, не было ровно никаких причин быть похожими на братьев — два Лоуренса, Т.-Э. и Д.-Е Кит уселся; естественно, он намеревался рассказать Николасу все, все, как обещано, как всегда — каждая застежка лифчика и каждое звено молнии. Кит уселся. И получил предупреждение за одну секунду до того, как взять бумажную салфетку и чихнуть. Он сказал (как мог сказать только брат):

  132