Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
98 
– Зоммерфельд? – спросил он. – Это вы?
Нет, кивнула Регина. И опомнилась: что я делаю?
– Зоммерфельд? Канал еле держится, я ни черта не вижу. Вы слышите меня?
– Слышу, – просипел Ник. – Вижу.
– Вы не один? Ладно, какая теперь разница… Это вариант 6-Б. Вы меня поняли? 6-Б, с кучей, мать их, отягчающих. Не психуйте, Зоммерфельд, мы вас вытащим. Сразу сдавайтесь десанту. Слышите? Сдаетесь и ждете. Они вас и пальцем…
– Кто там? – голос вернулся к Нику. – На орбите?
– Точно не знаю. Кажется, гематры. Предупредите руководителей групп: никакого героизма. Никакой дешевой партизанщины. Руки вверх и бегом в плен. На допросах говорите, что угодно. Это уже не имеет значения. Вы поняли меня?
– Да. Говорю, что угодно. Без разницы.
– Зоммерфельд, вы пьяны? Впрочем, так даже лучше. Яйцеголовые научники, не от мира сего. Дипломат-алкоголик. Ребенок-аутист. Лечащий врач мальчика. Эта, как ее… Химера. Безобидный набор; комар носу не подточит… С остальным мы разберемся. Это еще надо доказать, что Шадруван обитаем! Галлюцинаторный комплекс ни один закон не сочтет полноценной цивилизацией…
Тиран облизал губы – обычным, человеческим языком. Почесал щеку; дернул уголком рта. Наморщил лоб. Лицо его находилось в непрестанном движении. Это нельзя было списать на проблемы гиперсвязи. Это объяснялось лишь одним: Тиран психовал куда больше Ника.
– Да, вот еще… Не вздумайте искать защиты у Кейрина! Хан сдаст вас, едва поймет, что он – муха на ладони десанта. Дикарь пошлет им ваши головы… Проклятье! Как невовремя… Зоммерфельд, вы хоть понимаете, как это все невовремя? Мы стояли на пороге открытия. Мы держали удачу за хвост. Еще чуть-чуть, последнее усилие…
– Значит, мы успели в самый раз.
Голос, произнесший финальную реплику, был незнаком никому из собравшихся. Густой, рокочущий бас. Адмирал Рейнеке-Кровопийца говорил так же. Но дубль-дед Регины никогда не говорил сухо и бесстрастно, как машина.
В глубине рамки, за Тираном, проступило чужое лицо. Оно приближалось, глянцевым спрутом всплывая из глубин космоса. Психоз, вторая личность наслаивалась на Тирана изнутри, превращая ларгитасца в портрет работы художника-маньяка. Когда смотреть на это было уже невозможно, Тиран уменьшился, как если бы струсил, и мини-сектором удрал в верхний угол рамки.
– На связи адмирал Шармаль, – сообщил пожилой гематр, оккупировав экран. – 3-й флот ВКС Элула. Десанта не будет. Повторяю: десанта не будет. Наземный «цирк», окруженный тем, что вы называете Скорлупой, подвергнется бомбардировке. Все живое в «цирке» будет уничтожено. Все материальные объекты будут уничтожены. «Цирк» будет заражен радиацией, исключающей нахождение человека даже в спецсредствах защиты. Мне очень жаль.
Он снял фуражку, обнажив наголо бритую голову.
– Очень жаль, – равнодушно повторил адмирал Шармаль.
– Вы за это ответите! – пискнул крошка-Тиран. – Вы не имеете…
Адмирал еле заметно пожал плечами:
– Официально планета необитаема. За что мне отвечать?
– Там люди! Вы прекрасно знаете…
– Там никого нет. Ни души. Я разговариваю с призраками. И вы, Бреслау, понимаете это не хуже меня. Вы так старались, чтобы там никого не было. Ваши герцоги сейчас преподают в университетах. Ваша телепатка в отпуске, кутит на курортах. Ваши дипломаты просиживают зады в департаментах. Ваши аборигены – фикция, дым на ветру…
Наверное, в виде текста речь адмирала смотрелась бы эмоциональной. Читатель нагружает прочитанное собственными чувствами. Но слушать это было невыносимо. Язвительные, жгучие слова не подкреплялись ни единой интонацией. Только паузы, когда адмиралу требовалось набрать воздуха.
Речь судьбы, не знающей страстей.
– Ни единого свидетельства, прошедшего регистрацию в канцеляриях Лиги. Ни одного официального документа в вашу пользу…
– Прекратите!
– Я мог бы вообще не разговаривать. Мог бы сразу отдать приказ сбросить бомбы.
– Это преступление!
– Нет. Это самооборона.
– Ваш сарказм…
– Нет, Бреслау. Ваша мания величия. Она нуждается в постоянных уроках. Жестоких уроках. Так хищник нуждается в хлысте дрессировщика. Вы неразборчивы в выборе средств? Мы тоже. Насилие, Бреслау. Вы мечтали о насилии, как инструменте политики? Вы его получите.
Нас уже нет, поняла Регина. Мы – вчерашний день. Они разговаривают друг с другом, зная, что нас нет. Мы – мертвецы. Время не имеет значения. Оно пройдет, и все продолжится без нас.
98 
