Последние отзывы

  43  

Хотите мою жизнь, люди?

Просите — отдам.

Потом полдень заканчивался, ты приходил в себя и спешил обратно. По возвращении наставники косились на тебя, хмыкали и пожимали плечами. А измученные зноем раджата вполголоса дразнились «быдлом».

* * *

…На душистой поленнице из цельных стволов ямала, перевитых сухими лианами, возвышалась колесница. Под белым стягом Лунной династии. Под белым царским зонтом. Застеленная шкурами белых гарн. С золочеными поручнями и бортиками.

А на колеснице восседал труп в красном.

Карна до рези под веками всматривался в покойного Альбиноса, сам себе

удивляясь, зачем он это делает, но черт лица разглядеть не смог. Красный куль, и все. «Мертвый — не человек, — вдруг подумалось Ушастику. — Не ВЕСЬ человек. Мертвый — это действительно куль, брошенный за ненадобностью. Только одни сбрасывают ношу по собственной воле, выбрав час и место, а другие тянут, коптят небо, латают прорехи… глупцы».

Мысль была странной.

От нее тянуло полднем и зудом в татуировке.

Вокруг поленницы гуськом бродили брахманы, шепча заупокойные мантры и плеща на дрова топленым маслом. Потом один из них взобрался наверх и стал умащать покойника кокосовым молоком, смешанным с черным алоэ и соком лотоса, а также покрыл ладони раджи шафрановой мазью. Следить за жрецами было неинтересно, и Карна стал разглядывать собравшихся.

Вон друг-Боец, рядом со слепым отцом. Одеяния цвета парного молока, гирлянды до пупа, а сам Боец хмур. Насупился, губу закусил. В землю смотрит. То ли дядю жалко, то ли стоять скучно. Чуть позади Бешеный топчется. Вот этому непоседе наверняка скучно. До одури. Того и гляди что-нибудь выкинет. А дальше вс немереная толпа остальных чад Слепца колышется тучей.

Ждут.

Вон враги-Пандавы, свежеиспеченные сироты. Под желтыми зонтами. Младшие близняшки ревут беззвучно, всхлипывают, утирают глаза ладошками, троица старших держится. Хорошо держится, по-мужски. Жалко их. Честное слово, жалко. А ну как у меня папа умер бы, не приведи Яма-Князь?! Ишь, только подумал, а сердце уже ледяным шилом насквозь. Не люблю я вас, парни, да разве ж в этом сейчас дело?!

Люблю, не люблю… глупости.

Вон сам Гангея Грозный с советниками-наставниками. Седой чуб по ветру плещет. Серьга с рубином в ухе. Громадина старик, такой нас всех переживет. Да и переживает помаленьку. Братья мрут, племяши мрут как мухи, а ему хоть бы хны. Сажает на трон одного за другим, теперь вот Слепцом на престоле закрылся, будто щитом в бою, — и правит. Вся Великая Бхарата на него чуть не молится. Еще бы: сын Ганги, победитель Рамы-с-Топором, без малого Чакравартин всея земли… Ну его.

Пусть стоит.

Возле Грозного — Наставник Дрона. Брахман-из-Ларца. Нахохлился, желваки на скулах катает, губами жует. Вот уж кого не люблю. Дай ему волю, давным— давно погнал бы меня в три шеи. Зазорно ему сутиного сына воинскому делу учить. А учит. И честно учит. Ничего не скрывает, сколько раджатам, столько и мне. Я б так в жизни не смог: хотеть прогнать и учить. Нет, не смог бы. Уважаю.

Шиш я от тебя сбегу, хитрый Дрона!.. Учи. Всему учи. Без остаточка.

Ага, а вон и бабы… в смысле, женщины. Жены трупа. Царицы Кунти и Мадра. Одна стройная, хрупкая, по сей день юной ашокой тянется, вторая в соку. Пухлая. Нравится. Недаром имя Мадра на благородном значит «Радость». Радость и есть. На такой и помереть за счастье. Грех так о вдовах, тем паче о царских вдовах, а все равно — нравится. Кобель я, правы наставники. Это небось поверх нее Альбиноса-покойника и сыскали. А стройная Кунти на Мадру-Радость зверюгой косится. Вот-вот сожрет и косточки выплюнет. Нет, две жены все же многовато. Надо одну… а остальных — по обычаю гандхарвов. По любви — и концы в воду.

Взгляд упрямо не желал скользить дальше. Крючком зацепился за вдовых цариц. Вон из-за плеча старшей, Кунти-худышки, мама выглядывает. Приблизила маму царица. В покои взяла. Сопровождать всюду велит. Платит щедро, одаривает сверх меры. Это хорошо. И папа говорит, что хорошо. Зато мама жалуется: взбалмошна царица. Начнет выспрашивать у доверенной служанки о ее семейном житье-бытье, словно невзначай переведет разговор на сына, на Карну то есть, а потом злится. Кричит без причины. Дерется иногда. Небольно: шпилькой ткнет слегонца или там ущипнет. После остынет, устыдится и браслет сунет. Мама и простит. А я бы не простил. Я бы сам — шпилькой. Особенно когда царица Кунти меня к себе зовет.

  43