Последние отзывы

  20  

Лампа под зеленым абажуром мигает, по комнате бегут тени, кто-то скребется в оконное стекло: ветер? Ветка старого граба? Может быть. Я хочу верить лживым заверениям будней, но боюсь взглянуть в окно: затылок и шея скованы леденящим холодом! Нельзя смотреть, нельзя! Хорошо, я буду смирно сидеть на диване, скрипя пером в свете лампы, судорожно дергающемся, словно... (далее вымарано).

...Конечно, я обязана помочь дочери, но — способ?! Извращенный, невозможный, притягательный, манящий... Шут?! Персональный дурак, живая, ухмыляющаяся тень, которая явится из стен жуткого особняка, чтобы следовать за Анастасией по пятам, ловя каждое ее слово, каждый жест, каждый вздох?! Могу ли я это допустить? И смогу ли НЕ допустить, если понадобится? Когда мы вышли из кабинета (оказывается, там была еще третья дверь, и я не уверена в отсутствии четвертой, тайной; зачем ему столько? запасные пути отступления?!) — то оказались на совершенно другой, темной и пугающей лестнице, ведущей вниз. Мне подумалось, что здесь очень легко оступиться, упасть, удариться головой, и я велела дочери крепко держаться за перила. Она смотрела на меня непонимающе: глаза ее горели, девочка была возбуждена, — и это от каких-то простых тестов? От собеседования?!

Рассказывать, в чем заключались “тесты”, Анастасия отказалась. Ушла от ответа. Почему она не хочет поделиться с родной матерью? Почему?!

Кстати, Заоградин сообщил, что тесты займут три дня. Но если я дам согласие на расширенную, недельную программу, то могу рассчитывать на десятипроцентную скидку при оплате контракта. Я деловая женщина, знающая толк в системе скидок, но подобное предложение показалось мне по меньшей мере странным. Скажем иначе: подозрительным. Я сказала, что подумаю, посоветуюсь с Настей. Завтра, максимум послезавтра нам придется решать, и я в смятении. Обратиться за советом? К кому? Муж скажет: поступай как знаешь, ты у нас умница...

Мы спускались по этой ужасной лестнице, я оглянулась — и лучше бы я этого не делала! На месте двери, откуда мы вышли, теперь находилась дверь лифта с плотно сомкнутыми створками. До ушей донеслось вкрадчивое гудение, словно в недрах дома заработал скрытый механизм. Над дверью горело табло, кроваво-красные цифры с пугающей быстротой сменяли друг друга. Лифт стремительно опускался. Вдруг представилось, что сейчас кабинет Заоградина рушится в чрево земли, в саму Преисподнюю, откуда он поднялся только ради нас. Бездонная шахта ведет во тьму, и лишь далекие отсветы пламени озаряют колодец, туннель между... (далее вымарано).

...плохо помню, как мы покинули этот кошмар и оказались около машины. Мокрые ветви кустов хлестали по лицу, злорадно кропя едкой влагой, крылатые тени метались в воздухе — уследить за ними было невозможно, лишь краем глаза удавалось ловить быстрое движение на самой границе зрения, лунного света и обступавшей нас непроглядной, могильной тьмы. Дождь кончился, но едва мы выбрались за ограду (фонари погасли, будка привратника пустовала, а ворота были открыты настежь, надрывно скрипя) — полыхнула далекая, запоздалая молния, и в ее отсветах я увидела ожидавшего у машины Мирона. Его лицо... Да, конечно, всему виной необычный ракурс и проклятая молния. Но... Это было лицо мертвеца! Синюшное, с пустыми, ничего не выражающими глазами, покрытое струпьями; мягкие, словно у прокаженного, губы кривились в странной ухмылке, обнажая желтые кривые клыки...

Кажется, я закричала. Теперь, дома, сидя на диване, я чуть-чуть стыжусь этого. Тогда же крик показался мне наиболее естественной реакцией. Наваждение схлынуло, мы забрались в машину, Мирон завел мотор — и тут я впервые обратила внимание, что от дочери явственно пахнет экзотическими фруктами. Нет, я не могла ошибиться! Обонятельные галлюцинации мне чужды. Там был еще какой-то запах, но он исчез очень быстро, и я не смогла толком его распознать.

На вопросы Анастасия по-прежнему не отвечала.”

Мелодию своего мобильника не получалось запомнить даже под угрозой расстрела. То ли причуды избирательного склероза, то ли весельчак “Siemens-Pagliaccio” таким образом поддерживал владелицу в форме, понуждая хвататься за сумочку, как Билли Кид — за верный “кольт”, заслышав в подозрительной близости любой сигнал: от кудахтанья курицы до первых тактов “Toccata & fugue in D minor”. В данный момент хор японских цикад исполнил “Валенки”. Дернувшись, Галина Борисовна выхватила злодея из кобуры и лишь потом осознала, что момент для резких жестов выбран не самый удачный.

  20