Лёгкий, ненавязчивый романчик 
107 
Задержанный – перепуганный насмерть хлопец лет двенадцати – сидел, прижашись спиной к старой груше, и мелко вздрагивал.
От страха.
И еще – от душивших его рыданий.
Ясное дело! Когда такое чудо-юдо на тебя бросится, впору штаны обмочить! Трисмегист – пес умный, рвать хлопца в клочья не стал: с ног сбил, придержал – и голос подал. Эй, хозяин! Но «задержанный» все равно страху натерпелся. Вон, рубаха порвана, портки тоже клочьями торчат, весь в пыли-грязи вывалян, физиономия конопатая исцарапана… Это не дог его царапал, – сам, небось, по земле носом проехался, когда с ног сбили.
Воришка?
Похоже, эта мысль пришла в голову всем, включая их светлость.
– Ты зачем в сад залез? Яблоки красть? – строго спросил князь.
То есть, для мальчишки – строго. Я-то знаю, как Джандиери по-настоящему спросить может. И остальные знают. Кроме хлопца.
Ему-то – откуда?
– Не-е-е, пан-барин! Не вор я! Я… я к тетке Оксане! племяш я ейный, Микитка, с Цвиркунов! Я не воровать! к тетке я… ой, пан-барин, не бейте!..
Ну, тут не надо полковником облавным быть, чтобы понять: не врет хлопец. Не врет, но и правды всей не говорит! По глазам видно, по голосу слышно.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Ох, и глаза у тебя, хлопчик! вишни, не глаза! Ну-ка, дай доброму дяде глянуть, не бойся… ишь ты:
…вишни.
В миске с варениками. Два вареника лопнули при варке, вот вишни и вывалились. Между сизыми веками из теста и белыми пятнами сметаны вокруг – темно-красные зрачки. Сами кого хочешь переглядят. Сейчас маманя бросит с батькой лаяться, жрать позовет.
Что ж они так долго бранятся? Урчит в брюхе, подначивает: стяни вареничек! ну же!
А батька, паскуда лысая, в сердцах миской об пол…
* * *
– …Ой, да шо ж цэ робыться! Микитка, постреленок бисов! Ты шо, через огорожу, да? От дурень, от дурень! Ваша мосць, простите вы его, дурня клятого! – набежавшая стряпуха рассыпалась мелким бесом, кланяясь всем и каждому. – То ж он не вор, не злодий, то он дурный просто! Та я ему сама ухи надеру, и хворостиной, хворостиной, шоб не лазил, где не след! Ваша мосць, любенький, то простить постреленка, я ж сама его выпорю, ще й батьке его скажу…
– Успокойтесь, милочка. Никто не собирается наказывать этого мальчика. А уж пороть его потом, или нет – это ваше дело. Я верю, что он не хотел ничего плохого…
Стряпуха Оксана, тетка незадачливого Микиты, слушала князя, раскрыв рот, словно тот изрекал ей приговор на Страшном Суде.
– …пусть только ответит: зачем он через забор полез? не мог в ворота постучаться? в калитку? Неужели мы такие звери, что не пустили бы мальчика к его родной тетке?
И Джандиери выжидательно уставился на хлопца. Тем самым своим взглядом, под которым хотелось или спрятаться в кусты на другом конце земли, или застыть по стойке «смирно». По себе знаю, хоть никогда по стойке «смирно» не стояла – зато как другие во фрунт вытягиваются, насмотрелась!
– Отвечай, лайдак, ежли тебя его мосць спрашивает! – немедленно поддакнула тетка Микиты.
Хлопец испуганно моргал, озираясь с видом затравленного лиса.
– Ну-с, любезный, я слушаю, – князь слегка нахмурил брови, и тут я сообразила, что Джандиери просто-напросто забавляется. Ну какую-такую тайну мог скрывать деревенский хлопчик?!
Полковничьих бровей хлопцу хватило с лихвой.
– Голова наш… Остап Тарасыч… передать велели…
– Что именно велели передать Остап Тарасыч? Передавай, Никита, не бойся, – «подбодрил» мальчишку полковник.
– Смута у нас! – выдохнул хлопец; словно в омут головой бросился. – Смута в Цвиркунах! Поутру у головы в хате гвалт случился. Катерина-головиха на двор в одной сорочке выбегла, и ну орать: мажье семя! кубло чаклунское! чоловика[27] моего заворожили! Грицька, кровиночку, заворожили! скоро все погинем!
Хлопца, похоже, несло; слова из него теперь лились, как вода из прохудившегося ведра.
– Наши с хат повылазили, пытають головиху: шо за кубло? где? А она (пан-барин, звиняйте, то она так казала, не я!) – она и голосит: та у кнежской усадьбе! у самого пана-князя под боком! и кучер ихний чаклун, и паныч мордатый, шо з города прикатил – чаклун, и доця кнежская (звиняйте, добрый пан!) – теж ведьма! я, мол, подслушала! Остап мой Демиду-уряднику сказывал! Грицька, Грицька хотел… к им!.. А теперь молчит, дурень старый, он молчит, а я кричу!
Хлопец на миг умолк, тяжело переводя дух. Со страхом поднял взгляд на князя – не гневается ли? – однако Джандиери к тому времени хмуриться перестал и слушал на редкость внимательно.
107 
