Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
17 
– Только не Фей.
– О Фей по-прежнему ни слова, – сказала Розалинда мне на ухо. – Она, наверное, попивает текилу в каком-нибудь мексиканском кафе для дальнобойщиков. – Сестра еще раз поцеловала меня. Я почувствовала тяжелое и в то же время нежное прикосновение ее руки.
Мы стояли в парадных дверях, Грейди и я – безумная вдова и добрый старый семейный адвокат.
Мне нравятся парадные двери моего дома. Большие, двустворчатые, расположенные в самой середине стены, они ведут на широкую террасу вокруг дома. Такой красивый дом. И дня не проходило, чтобы я им не любовалась.
Много лет назад мы с Фей частенько выплясывали на крыльце и при этом напевали: «Он вальсировал с девушкой под звуки оркестра…». Она была младше меня на восемь лет и такая маленькая, что помещалась у меня на руках, как обезьянка.
А какие заросли азалий вокруг ступеней – кроваво-красные и удивительно густые! Нет сомнения, это весна. Повсюду цветут изнеженные растения – да, это типичный дом Садового квартала. И колонны такие белые… Надо же, а ведь, оказывается, на мисс Харди вовсе не белые туфли. Они серые.
А в доме Розалинда кричала на Катринку
– Не говори о Фей, только не теперь! Не говори о Фей. Катринка, как всегда, лишь рычала в ответ…
Кто-то приподнял от пола мою ногу. Это мисс Харди надела на меня тапочки. Ворота стояли раскрытыми настежь. Грейди держал меня за руку.
Доктор Гидри ждал у распахнутых дверок «скорой помощи».
Снова заговорил Грейди, уверяя меня, что если я поеду в больницу, то смогу уйти оттуда, как только захочу. Пусть только меня подлечат там немного.
Подошел доктор Гидри и тоже взял меня за руку.
– Ваш организм сильно обезвожен, Триана, и к тому же вы давно ничего не ели. Никто не говорит о том, чтобы сдать вас куда-то. Я просто хочу, чтобы вы поехали в больницу. Только и всего. Вам нужно отдохнуть, и я обещаю, что вам не будут проводить никаких тестов.
Я вздохнула. Все вокруг начало становиться ярче.
– Мой дорогой ангел-хранитель, – прошептала я, – которому вверяет меня любовь Господа…[6]
Внезапно все лица вокруг меня стали удивительно четкими.
– Простите… – негромко проговорила я. – Мне так жаль… очень-очень жаль, что так случилось… Простите… – Я разрыдалась. – Можете тестировать. Да, проверьте все, что нужно. Простите… мне очень жаль…
Я остановилась на дорожке.
У ворот стояли мои дорогие Алфея и Лакоум, вид у них был очень обеспокоенный. Наверное, все эти белые люди: врач, адвокат, дама в серых туфлях – не пустили их ко мне. Алфея надула губу, словно собираясь расплакаться, она сложила тяжелые руки на груди и наклонила голову.
Лакоум пробасил:
– Мы здесь, босс.
Я хотела было ответить, но мое внимание отвлекло что-то на другой стороне улицы.
– Что случилось, милая? – спросил Грейди. В его акценте звучали приятные нотки жителя Миссисипи.
– Скрипач.
Черная фигура смутно маячила вдалеке, на другой стороне улицы. Не дойдя до конца квартала, до угла Третьей и Каронделет-стрит, скрипач оглянулся.
Потом он исчез.
По крайней мере, мне показалось, что он исчез за вереницей машин и деревьями. Однако я целую секунду ясно его видела: странный часовой в ночи оглянулся и широкими ровными шагами пошел дальше, держа в руках скрипку.
Я забралась в машину и растянулась на носилках, что, видимо, обычно не делается, но я поступила так неловко потому, что первой начала карабкаться в машину, прежде чем меня кто-то успел остановить. Укрылась простыней, сомкнула веки. Больница Милосердия. Все мои тетушки, прослужившие там монашками много лет, уже в ином мире. Тут я спросила саму себя, сумеет ли мой бродячий скрипач отыскать больницу Милосердия.
– Знаете, а ведь этот человек нереален! – Вздрогнув, я очнулась. Машина уже ехала в общем потоке. – Хотя с другой стороны… Розалинда и мисс Харди – обе его слышали.
Или это тоже был сон? В этой жизни реальность и сон переплелись так тесно, что одно неизменно торжествует над другим.
Глава 4
Последовали три дня бессонной больничной дремоты, неглубокой, тревожной, наполненной раздражением и страхом.
Неужели они успели кремировать Карла? Была ли у них абсолютная уверенность, что он мертв, прежде чем его поместили в ту жуткую печь? Я никак не могла отделаться от этого вопроса. Неужели мой муж превратился в пепел?
Мать Карла, миссис Вольфстан, вернулась из Англии и без умолку плакала у моей постели, кляня себя за то, что оставила меня с умирающим сыном. Я вновь и вновь повторяла, что с любовью заботилась о нем и у нее нет оснований корить себя за отъезд. В том, что почти одновременно со смертью Карла на свет появился новый младенец, было нечто прекрасное и удивительное.
17 
