Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
40 
Эрстед плыть в Бразилию отказался, предпочтя каперству идею парламентаризма.
– Готовитесь в премьер-министры? – не удержался Шевалье.
– В каком смысле? – не понял Эрстед.
– В прямом, – Огюст вспомнил, что говорил ему Оракул, прячась в кристалле. – Вы по образованию кто? Юрист? Вот и станете министром юстиции. За заслуги перед Отечеством. Затем начнутся беспорядки, вас уволят…
Он напрягся, восстанавливая слова Оракула.
– Будут, знаете ли, такие беспорядки: Мартовские.
– Уже были, – возразил Эрстед. – Мартовские Иды. И уволили не меня, а Юлия Цезаря. Посредством двух десятков кинжалов. Надеюсь, в моем случае кинжалы не понадобятся?
– Вместо кинжалов вас изберут в парламент. А там и до премьер-министра недалеко. Жить будете не скажу чтоб счастливо, но долго. Напишете мемуары, опубликуете…
Название книги вылетело из головы напрочь.
– А что? – внезапно сказал князь. – Неплохая карьера, Андерс.
– Вы пророк, мсье? – расхохотался Эрстед.
– Да. А вы не знали?
– Тогда, извините, вы – скверный пророк. Даже когда наш добрый Фредерик, дай ему Господь век Мафусаила, отойдет в небытие, трон Дании найдется кому согреть своей высочайшей… э-э… Короче, воссядут, не беспокойтесь. И поеду я со своим парламентаризмом в Африку, к зулусам. Или на Северный полюс, если его откроют к тому времени. Вы случайно не в курсе, кто именно откроет полюс? На сэра Джона Росса у меня надежда слабая…
«Надо спросить у Оракула, кто откроет Северный полюс, – взял на заметку Шевалье. – Или у Переговорщика. А потом щегольнуть в разговоре… Впрочем, они все равно не поверят. Я ему: премьер-министр! – а он улыбается…»
– Скажите, – молодой человек вспомнил, что Оракул упоминал двоих Эрстедов, полных тезок. К счастью, капитан оставил их, и можно было не ломать комедию с виконтом д'Алюменом, – вы не знаете еще одного вашего однофамильца? Чтоб тоже Андерс Сандэ?
Страшная догадка пронзила Огюста. А что, если он ошибся с премьер-министром? Из двоих выбрал не того? Так вот метишь в пророки, а тебя мокрым полотенцем по носу…
– Знаю, – Эрстед стал очень серьезным. – Это мой сын, студент Копенгагенского университета. Вы намерены и ему предсказать судьбу?
Огюст хотел было подтвердить, и вдруг понял, что ничего не помнит о судьбе второго Эрстеда. Чрезвычайно неприятное ощущение: как с похмелья, когда уверен, что вчера совершал подвиги, за которые сегодня высекут розгами, но восстановить в памяти, что именно творил – непосильный труд. В голове вертелось что-то смутное – профессура? бабочки-кузнечики? l'Amérique tropicale? – но слова не шли на язык.
– Ну и хорошо, – Эрстед вздохнул с явным облегчением. – Знать заранее судьбу сына не слишком приятно. Да и свою – тоже. Жизнь теряет смысл. Тяжкий крест – стоять одной ногой в будущем. А если еще и другой ногой – в прошлом… Не завидую я такому акробату.
Он высморкался и подвел итог:
– Право слово, я чуть не испугался, мсье Шевалье. Очень уж вы сейчас были похожи на одного человека. Впрочем, он вряд ли напророчил бы мне долгую жизнь и приятную карьеру.
– На кого я был похож?
– На Эминента. В тот день, когда мы с ним впервые встретились лицом к лицу.
– А где это случилось?
– На его похоронах, – спокойно ответил полковник Эрстед.
В этот миг Огюсту показалось, что он стоит не на палубе «Клоринды», при свете дня, а в старом, заброшенном доме, где полно привидений, глухой ночью. И вот-вот из скрипнувшей двери выйдет некто, звеня цепями.
- Коль трупы, сложенные плотно,
- В могиле общей шевельнешь,
- С советником палаты счетной
- Окажется фонарщик схож…
Словно почуяв его настроение, Волмонтович затянул речитатив из «Поучения беспутным малым» Вийона:
- Что ни мертвец – одно и то ж,
- Вот и пойми, где чьи скелеты,
- Коль у лакеев от вельмож
- Отличья никакого нету…
Слушая князя, угрюмо шептались матросы.
4
От подвесного фонаря Огюст быстро отказался. Сперва идея выглядела привлекательной: матовый колпак рассеивал свет, и пламя не слепило глаза. Однако, будучи подвешен над столом, фонарь начинал раскачиваться, по каюте метались тени, и писать становилось решительно невозможно.
Укрепленный на стене, фонарь давал мало света. А со стола норовил свалиться. В итоге Шевалье зажег две свечи – и продолжил работу. Поставив же последнюю точку, встал и потянулся, разминая затекшие мышцы. В ушах зазвенело. Молодой человек не сразу сообразил, что это вахтенный отбил первую склянку.
40 
