Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
72 
«Кто там?» — послышалось из-за сарая. Голос был мужской, но очень высокий, почти писклявый. Господи, подумала я, да этот мужик и вправду евнух.
«Это ты, Шарлотта?» — вопросил писклявый голос.
Как же подействует, подумала я, жучиный порошок на стопроцентного евнуха?
«Шарлотта! — крикнул голос. — Что ты там делаешь?»
А затем из-за угла сарая появилось высокое костлявое существо с огромной бородой, державшее в руке секатор. «Кто вы такая? — вопросило оно. — Это частное владение».
«Я, — сказала я, — ищу общественный туалет».
«Что вам здесь нужно, юная леди? — спросил он, уставив на меня секатор, как пистолет. — Вы заходили в мой сарай. Что вы там украли?»
«Ничего я там не украла, — сказала я. — Я пришла, если вам так уж хочется знать, чтобы сделать вам подарок».
«Подарок?» — переспросил он уже не столь суровым голосом.
Я подняла виноградную гроздь и протянула ему за корешок.
«И чем же, — спросил он, — заслужил я подобную щедрость?»
«Вы доставили мне колоссальное удовольствие своими пьесами, — сказала я. — Вот я и решила, что было бы хорошо что-нибудь дать вам за это, вот и вся причина. Вот попробуйте — Я отщипнула от кисти нижнюю виноградину и протянула Шоу. — Они и правда очень вкусные».
Шоу шагнул вперед, взял виноградину и протолкнул ее сквозь густую бороду себе в рот.
«Великолепно, — сказал он, разжевывая виноградину. — Мускатель. — Глаза под густыми, нависающими бровями ярко блеснули — Ваше счастье, юная леди, что я не работаю, иначе я бы вас выкинул, виноград там или не виноград. А сейчас я отдыхал, подстригал розы».
«Извините, пожалуйста, что я так вломилась, — сказала я. — Вы сможете простить меня?»
«Я прошу вас, когда вы мне докажете, что ваши мотивы были чисты».
«Чисты, как Дева Мария», — сказала я.
«Очень сомневаюсь, — ответил Шоу. — Женщина никогда не приходит к мужчине, если ей от нею ничего не нужно, я многократно отмечал это в своих пьесах. Женщины, мадам, по природе своей хищницы. Они охотятся за мужчинами».
«Что за глупости, — возмутилась я. — Охотником является мужчина».
«Я в жизни своей не охотился на женщин, — ответил Шоу. — Это женщины охотятся на меня, а я бегу от них, как лиса, за которой гонится свора собак. Ненасытные твари, — сказал он и выплюнул виноградную косточку. — Ненасытные хищные всепожирающие животные».
«Да бросьте вы, — сказала я, махнув рукой. — Все иногда охотятся. Женщины охотятся за мужчинами ради замужества, а что в этом такого уж плохого? Зато мужчины охотятся на женщин, потому что хотят затащить их к себе в постель. Куда мне положить этот виноград?»
«Мы положим его в сарае», — сказал Шоу, забирая гроздь; он пошел в сарай, и я за ним последовала. Я молилась, чтобы минуты прошли побыстрее. Он сел в свое бамбуковое кресло и уставился на меня из-под мохнатых бровей. Я быстренько села на единственный стул, бывший в сарае.
«Смелая вы женщина, — сказал Шоу. — Я восхищаюсь смелостью».
«А вы наговорили тут про женщин уйму всякой чуши, — сказала я. — Вряд ли вы хоть что-нибудь о них знаете. Вы любили когда-нибудь страстно?»
«Типично женский вопрос, — ответил он. — Для меня существует лишь одна разновидность страсти: познание. Работа интеллекта — это острейшая страсть, какую только можно испытать».
«А как насчет физической страсти? — прищурилась я. — Она что, даже в расчет не берется?»
«Нет, мадам, не берется. Декарт испытал в своей жизни больше страсти и наслаждения, чем Казанова».
«А как насчет Ромео и Джульетты?»
«Щенячья любовь, — фыркнул Шоу. — Поверхностная белиберда».
«Вы хотите сказать, что ваши „Цезарь и Клеопатра“ выше, чем „Ромео и Джульетта“?»
«Безо всяких сомнений».
«Ну и нахальства же у вас, мистер Шоу».
«Как и у вас, юная леди, как и у вас. Вот послушайте, — сказал он, беря со стола лист бумаги, и начал читать своим писклявым голосом, — „…В конечном итоге тело непременно надоедает. Не остается ничего прекрасного и интересного за исключением мысли, ибо во всем протяжении жизни…“».
«Разумеется, в конечном итоге оно надоедает, — сказала я. — Это весьма тривиальный факт. Но в моем-то возрасте оно еще не надоело. Оно как наливное яблочко. А что это за пьеса?»
«Про старика Мафусаила, — ответил Шоу. — А теперь я должен попросить вас оставить меня в покое. Вы хорошенькая и дерзкая, но это еще не дает вам права на мое время. Спасибо за виноград».
72 
