Лёгкий, ненавязчивый романчик 
74 
– Нет. – Все ее знают. – Не я. – Что жизнь – это воробей, летящий через комнату? Что снаружи нет ничего, кроме темноты? И что он летит через комнату, и это всего лишь мгновение тепла и света?
– Там есть открытые окна? – сказал Брута. – Ты можешь себе представить, что значить быть этим воробьем, и знать о темноте? Знать, что потом будет нечего вспомнить, никогда, кроме мгновения света?
– Нет. – Нет. Конечно, ты не можешь. Но вот на что это похоже, быть богом. А это место… это морг. Брута оглядел это старое, полутемное святилище. – А… ты знаешь, на что похоже быть человеком?
Голова Ома на мгновение втянулась под панцирь, ближайший эквивалент пожатия плечами, который он мог проделать. – По сравнению с богом? Просто. Рождаешься. Подчиняешься нескольким правилам. Делаешь то, что велят. Умираешь. Тебя забывают. Брута взглянул на него. – Что-нибудь не так?
Брута встряхнул головой. Потом встал и подошел к Ворбису. Дьякон пил воду из чашки ладоней Бруты. Но что-то в нем оставалось выключенным. Он ходил, он пил, он дышал. Или что-то ходило, пило, дышало. Его тело. Его темные глаза открылись, но казалось, он смотрит на что-то, чего Брута не видел. Не было ощущения, что кто-то смотрит сквозь эти глаза. Брута был уверен, что если бы он ушел, Ворбис сидел бы на расколотых плитах до тех пор, пока мягко-мягко не повалился бы на них. Тело Ворбиса присутствовало, но местоположение его мыслей было бы, пожалуй, невозможно отметить ни на одном нормальном атласе. Только это и было, здесь и сейчас, и вдруг Брута почувствовал себя таким одиноким, что даже Ворбис был хорошей компанией. – Почему ты с ним возишься? Он убил тысячи людей!
– Да, но, возможно, он думал, что ты этого хочешь. – Я никогда не говорил, что этого хочу. – Тебе нет дела, сказал Брута. – Но Я… – Заткнись!
Рот Ома открылся в изумлении. – Ты мог помочь людям, сказал Брута. – Но ты только и делал, что топотал по окрестностям, ревел и пытался их запугать. Как… как человек, ударяющий мула палкой. Но люди вроде Ворбиса сделали палку такой хорошей, что мул и умирает, веря в нее. – Это иносказание трудно понять сразу, кисло сказал Ом. – Я говорю о реальной жизни!
– Это не моя вина, что люди неправильно… – Твоя! Должна быть твоей! Раз уж ты загадил людские мысли потому, что хотел, что бы они в тебя верили, все, что они совершают, все – твоя вина!
Брута поглядел на черепаху, а потом зашагал в сторону груды булыжника, возвышавшейся в одном конце разрушенного святилища. Он принялся в ней рыться. – Чего ты ищешь?
– Нам надо нести воду, сказал Брута. – Там ничего не будет, сказал Ом. – Люди просто ушли. Земля ушла, и люди тоже. Они все забрали с собой. Зачем утруждаться смотреть?
Брута его игнорировал. Под камнями и песком что-то было. – Зачем жалеть Ворбиса? – хныкал Ом. – Он все равно умрет в ближайшие сто лет. Мы все умрем. Брута вытащил кусок разрисованной керамики. Она вышла на свет и оказалась двумя третьими широкой вазы, разбитой точно вдоль. Она была почти такой же широкой, как раскинутые руки Бруты, но слишком разбитой, что бы кто-нибудь на нее позарился. Она была совершенно бесполезна. Но некогда она для чего-то использовалась. По горлышку шли лепные фигуры. Брут вгляделся в них, желая чем-нибудь отвлечься, пока голос Ома гудел в его голове. Фигурки выглядели более-менее человеческими. Они проводили религиозную церемонию. Можно судить по ножам (это не убийство, если совершается во имя бога). В центре чаши была большая фигура, очевидно важная, какое-то божество, в честь которого это совершалось… – Что? сказал он. – Я сказал, через сто лет мы все будем мертвы. Брута смотрел на фигуры вокруг чаши. Никто не знал, кто был их богом, и сами они исчезли. Львы спят в святынях и…. – Chilopoda aridius, обычная пустынная многоножка, подсказала резидентная библиотека его памяти…мчалась под алтарем. – Да, сказал Брута. – Будем. – Он поднял чашу над головой и повернулся. Ом нырнул под панцирь. – Но здесь…-Брута сжал зубы, зашатавшись под весом. – И сейчас…. Он швырнул чашу. Она приземлилась около алтаря. Фрагменты древней керамики взвились и снова зазвенели вниз. Эхо гулко заухало по святилищу. – мы живы!
Он поднял Ома, совершенно втянувшегося под свой панцирь. – И мы сделаем это домом. Для нас всех, сказал он. – Я это знаю. – Так написано, да? – приглушенным голосом сказал Ом. – Так сказано. И если ты против – черепаший панцирь, по моему, отличное вместилище воды. – Ты этого не сделаешь. – Кто знает? Я могу. Ты же сказал, что через сто лет мы все будем мертвы. – Да! Да! в отчаянии сказал Ом. – Но здесь и сейчас… – Так-то.
74 
