Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
95 
– Ладно, не держи зла, Валет. Нервы, нервы… И ротмистру этому теперь не облавы строить – в богадельне пузыри до скончания веку пускать. Другого опасаться надо. Мой черед карты открывать. Глядите. Все глядите. И ты, Друц, и ты, Федор, и ты, Акулина – чтоб запомнили!
Страх меня пробрал до самых печенок от тех слов! Уцепилась за руку Друцеву – и тут Княгиня ПОКАЗАЛА! Я чуть с телеги не слетела! Свободной рукой рот зажала, чтоб не заорать. Заорешь тут! Когда прямо перед глазами покойник объявляется! Да не просто покойник – изрезан, изувечен так, что и мать родная не узнает! Пальцы отчекрыжены все, грудь распанахана, в животе дыра – руку просунуть можно; горло от уха до уха развалено. И вместо глаз дыры паленые смотрят; а на лбу знак Пик вырезан.
Тут, откуда ни возьмись – туман сизый; заволокло тем туманом труп, от взгляда скрыло; я только дух перевести успела – а из тумана уж другой покойник проступает: женщина молодая. На шее – полоса черно-синяя, язык набок вывалился… Удавленница! И пошли они в тумане плыть-выплывать, мертвецы-то, а над всем этим ужасом голос звучит – тихий, старушечий, равнодушный.
Голос Туза Крестового.
– Смотри, смотри, Дама Бубен. Отродясь такого в моей колоде не бывало. За последние два месяца четырнадцать покойников, и все – подкозырки мелкие, чьи-то крестнички, от двойки до семерки. Разномастные. Восемь простой смертью ушли: утонули, со скалы упали, сами на себя руки наложили… А шестеро в куски искромсаны, и у каждого метка: масть его на лбу вырезана.
– Зачем ты мне это показываешь, Туз? – хрипло так, со стороны. Я Княгиню-то и не узнала сразу. – Предупреждаешь?
– Ты смотри лучше.
И снова – мертвецы, мертвецы, мертвецы…
Не помню, на каком меня наизнанку вывернуло; едва за борт телеги свеситься успела. Спасибо, Друц придержал – а то б так на дорогу и кувыркнулась, в собственную блевотину. Меня рвет и рвет, вроде уж и нечем, и задыхаюсь, и слезы в три ручья – а покойники все не кончаются! Да за что ж мне такое мучение! Пощадите!
Пощадили.
Кончились мертвяки. И меня попустило. Упала на мешки, лежу, отдышаться пытаюсь. Друц мне флягу с водой сует. Холодная вода. Хорошо. Вкус этот мерзкий вымыть.
А голоса в голове все звучат, не унимаются:
– Как думаешь, Дама, на что это похоже?
– Беспредел это, Туз! Чтоб крестников, подкозырков…
Тишина, темнота, провал.
И Друцев голос:
– Тут Туз втемную сдавала. Не для чужих ушей. Верно, Княгиня?
– Верно.
И поперек – мужичок-мешкодел:
– Вот и я говорю: совсем шантрапа распоясалась! Куда власти смотрят?! У меня давеча два новых мешка уперли…
И снова:
– …сама знаешь. Не иначе, между кодлами разборка пошла. Только не слыхала я о ТАКИХ разборках!..
– Верно, Дама. Поначалу и я так подумала – счеты сводят. Только уж больно велик счет-то! Велела разузнать, людей послала. Да и сама, по своей-то масти, разглядеть пыталась. Ан не вышло, Дама! Не вышло…
– То есть как: не вышло?! У ТЕБЯ?!
– У меня. И вот что я думаю, Дама Бубен…
Снова – провал. Черное молчание. В ушах, в глазах – душная вата беззвездной ночи.
Опять "сдача втемную" – это я уж и сама поняла.
– …колоду под себя подгрести хочет. А не вижу я ничего – потому как крыша над ними. Над "мокрыми грандами", которые беспредел творят. Они-то, небось, и не в законе, и не подкозырки даже – просто крышу над ними серьезные люди держат. Вряд ли тот, кто на мое место метит – он, небось, где-нибудь в Черноморске на дно лег… А людей своих сюда прислал, чтоб "мокрых грандов" прикрыли, не дали разглядеть. Ты вот как думаешь, Дамы с Валетом на такую крышу хватит?
Молчание.
Но не черное – звенящее, страшное, струной натянутой. Того и гляди лопнет.
– Не знаю, Туз. Может, и хватит, – голос Княгини железом лязгает, словно другой человек минутой раньше со старушечкой Крестовой говорил.
– Не ерепенься, Дама. Не обвиняю… пока. Промахнусь – с меня откуп будет. А попаду… Первая-то смерть аккурат через неделю стряслась, после того как ты тут объявилась. Значит, отныне глаз за вами будет. Верный глаз. И не один. Хоть ерепенься, хоть нет. А станете поперек…
Темнота.
Совсем короткая.
* * *
– Вот так-то, Друц; вот так-то, подкозырки мои дорогие. Пришла беда, откуда не ждали. Такую собаку на нас повесили – сожрет, не поперхнется!
– И я собак не люблю! Меня, когда еще мальчонкой был, кобель здоровенный подрал – по сей день рубец остался! Всех бы перестрелял, зараз кусачих!..
95 
