Лёгкий, ненавязчивый романчик 
119 
Лондон кишмя кишит повестями, разгуливающими рука об руку, В уличной толчее мелькают бесчисленные странные пары всех мастей, возрастов и полов, дамы и вальты, вальты и десятки треф и бубен, червей и пик, разгуливающие рука об руку. Вот девица, тупорылая-тупорылая, удолбавшаяся или в дупель бухая, служит подпоркой пожилому спутнику, хромоногому, как сломанный циркуль. Никакой связи. А вот семнадцатилетняя панкерша с двумя фингалами, и без них напоминавшая бы полоумного попугая, рассекает под руку с молочником, который, можно сказать, в отцы ей годится. Что общего? Вот широкоплечая сорокалетняя блондинка с буйным почетным караулом из двух литовских пидоров в майках с вырезом до пупа. И где же у них точка соприкосновения? Лондон кишмя кишит повестями, рассказами, эпосами, фарсами, семейными сагами, мыльными операми, комедиями, боевиками, разгуливающими рука об руку.
А в каком фильме играю главную роль я? По-моему, это буффонада. Порнографическая буффонада, дуэль на тортах, комическая пауза с квартирной хозяйкой или коридорным, прежде чем возобновится настоящее порево, в другом месте. От «Карбюртона и Лайнекса» я выскочил как ошпаренный и устремился в ближайшую телефоиную будку. Я заготовил вступительную речь. Но Селины не было дома. Ее нигде не было. Так что я вдребезги разнес телефонную будку. Мне давным-давно хотелось расколошматить телефон. Бакелит с готовностью дал трещину, а потом нанес ответный удар, электрошоком. Я поднялся на ноги и оставил раскаленную трубку качаться на покореженном рычаге. «Фиаско» не пожелал заводиться, так что я и ему набил морду. С корнем вырвал бампер, кирпичом высадил фары. Такая терапия оказалась вполне эффективной, и я немного успокоился, пока заезд на хищном черном такси (сплошные заторы, и шесть фунтов, как с куста) не вернул меня н прежнее состояние озверения, даже еще более озверелое. Бег с барьерами по родной лестнице, жгучая жажда убийства в обгрызенных ногтях.
В квартире, конечно же, ни души; квартира знать ничего не знала, ведать ничего не ведала и была, откровенно говоря, удивлена такому моему виду. В первый миг тишины, когда увидел конверт с размашисто выведенной буквой «джей», я подумал, что все кончено, лживая сука уже сделала ноги. Однако ее шмотки, ее мази и эликсиры, ее особый чай, атмосфера ее присутствия еще не улетучились, не развеялись, пока оставались тут. «Ужинаю с Хелль. Вернусь к двенадцати, — гласила записка. — Целую, Селина». Казалось бы, ожидание — занятие пассивное, но более активного, более утомительного занятия, чем эта вахта, это ожидание на мою долю еще не выпадало. Существует масса способов убить время, но все зависит от того, о каком именно времени речь; некоторые разновидности времени бессмертны, неуязвимы. Чем бы я ни занялся, мне тут же хотелось переключиться на что-нибудь другое, а как только переключался, немедленно оказывалось, что и это занятие ничуть не вдохновляет. В итоге меня хватило лишь на курение, выпивку, ругань благим матом и хождение из угла в угол. Оставалось только ждать. Так что семь часов кряду я пил и курил, матерился и бродил из угла в угол моего личного зала ожидания.
Она явилась в полночь. Вид у Селины был довольный, здоровый и румяный — каким-то новым, незнакомым румянцем. Я жадно втянул воздух, я был готов обличать и порицать, но обнаружил, что лишился дара речи, не от перепоя, но от ужаса. Понимаете, она знала, что я знаю, и ей было все равно... Как я ненавижу правду-матку. Я требую, я настаиваю на своем праве оставаться в неведении. Она приняла ванну. Напевая себе под нос, заварила чай. Вскоре мы отправились в постель и лежали в темноте, как пациенты, а правда-матка совершала обход, и вот-вот очередь должна была дойти до нашей палаты.
— Я беременна, — произнесла Селина Стрит.
Когда вы осознаете, что в глубине души устали от затянувшегося детства, от бездетности, это всегда застает вас врасплох. Без женщины мужчина женоподобен, и наоборот. Без детей взрослый сам как ребенок. Дети, перемены — это очередной необходимый этап, из той же серии, что уйти из дома или познать женщину и найти свое место и работу, и вступить в общий хоровод, в заманчивый и пугающий заговор. Простите, но ждать я не могу. Я прекрасно понимаю, что ситуация классическая, и кое-какие детали еще надо прояснить, плюс разобраться с этим ее хахалем и примерно покарать подлую изменщицу, чтобы неповадно было, — но лед тронулся! Процесс пошел! С прочим покончено, правда же, и точка. Хватит. Бесповоротно кончено. Так что когда она высказалась, я с громким шорохом пробороздил подбородком подушку и потянулся обнять Селину, ее горячую, задумчивую, преображенную фигурку в постели рядом со мной.
119 
