Последние отзывы

  55  

Жизнь гарпунера трудна. Каждый на китобойце сменялся в определенное время, а гарпунер выстаивал чуть ли не весь день под ветром и холодными брызгами на носу судна. А если уходил переменить мокрое белье и погреться, то за тридцать — сорок минут пушка становилась похожа на хрустальный чайник. Гарпунеру новая забота: добывай кипяток — отогревай ее.

В бурную погоду и стрельба превращалась в цирковое искусство. Попробуй приспособиться к ритму качки на изрытом волнами океане.

Трефолев долго не мог наладить прицельную стрельбу на крутой волне. Он мазал часто, но не выходил из себя и продолжал охотиться в любую погоду.

— Весь позор беру на себя, — говорил он мне.

Гоняясь за «рысаками», не желавшими делать передышек, Трефолев простаивал у пушки по шесть-семь часов и порой сам превращался в ледяную статую: стоило ему шевельнуться, как тонкие ледяшки, подобно стеклу, со звоном осыпались с его одежды.

Долго на носу не выстоишь. По опыту зная, как от усталости начинают ныть плечи, подкашиваются ноги и притупляется бдительность, я надевал на шерстяные перчатки меховые рукавицы и шел на полубак подменять Трефолева.

Заняв пост на носу зарывавшегося в волны судна, я для устойчивости широко расставлял ноги и стоял чуть пригнувшись, потому что океан летел мне прямо в глаза. Его пена, сорванная ветром, на лету превращалась в ледяную дробь. Ледяные иглы впивались в переносицу, в щеки. Лицо сначала нестерпимо горело, потом деревенело и превращалось в маску. Я не мог шевельнуть губами.

Киты в бурную погоду норовили уйти от преследователей по волне, они словно знали, что судну опасно развивать полную скорость: отяжелевший от лишнего груза нос, накрытый волной, мог уйти под воду.

Нам приходилось хитрить: идти стороной в обход китам и, развернувшись, гнать их против волны. Животные в таких случаях стремились глубоким заныриванием прорваться вперед и… нередко оказывались на расстоянии выстрела от китобойца. Тут, гарпунер, не зевай — пали мгновенно. Но так как у нас еще не выработалась быстрая реакция, мы не успевали развернуть пушку и точно прицелиться и мазали безбожно. У меня на одного добытого кита уходило по четыре выстрела, а у Трефолева по шесть, так как он вбил себе в голову, что китов можно успешно добывать с дальних дистанций. Он стрелял из пушки чуть ли не с восьмидесяти метров и… раз за разом огорчал экипаж.

По добыче китов мы по-прежнему отставали от норвежцев. Среди косатковцев вновь поднялся ропот:

— Шило на мыло сменяли.

— Довольно экспериментировать. Стреляйте по-нормальному, без фокусов.

Но Трефолев упрямствовал.

— Потерпите, — говорил он. — Вот увидите — обгоним норвежцев. Дайте только набить руку.

Статистик базы, подсчитав, сколько мы сжигаем пороху на каждого добытого кита, напечатал в многотиражной газете заметку под заголовком «Расточители». В ней сообщалось, что на китобойце «Косатка» капитан Шиляев и гарпунер Трефолев возмутительно транжирят заряды. В среднем на одного условного кита они тратят по шесть выстрелов. Добытый ими жир обходится государству дороже, чем на судах, где действуют норвежцы.

«Нe пора ли установить средние нормы затраты пороха и взыскивать за плохую стрельбу? — спрашивал корреспондент и тут же добавлял: — Надо учиться беречь государственную копейку».

Глуповатая заметка обозлила Трефолева. Он написал в газету сердитый ответ:

«Плохо, если гарпунер мазила, но еще хуже, когда его сбивают с толку люди, имевшие плохую отметку по арифметике в школе. Товарищ статистик, напечатавший заметку «Расточители», видно, привык готовить котлеты пополам с рябчиком по известному рецепту: один конь на одну птицу. Если условный кит оценивается в сто тысяч рублей, то шесть выстрелов стоят чуть больше семисот рублей. Поэтому установление средних затрат пороха, кроме вреда, ничего не даст.

Ходят разговоры, что лишние выстрелы пугают китов. Так ли? Ведь и без этого они ведут себя осторожно.

Полезней было бы, товарищ статистик, подсчитать, сколько мы тратим горючего на маневры и выжидание. Тут цифры получились бы крупней».

Ответ заинтересовал помощника капитан-директора по добыче. Проводя по радио производственное совещание, он изложил смысл трефолевской статьи и спросил: что по этому поводу думают капитаны и гарпунеры? Те, ожидая подвоха, замялись: «Надо-де поразмыслить». Лишь одессит Кравец заметил: — Учиться, мне думается, следовало бы у хороших стрелков, а не у тех, кто безбожно мажет и возводит это в принцип!

  55