Последние отзывы

  86  

Рейчел, которая обычно тут же просыпалась, стоило мне только пошевелиться, проспала всю мою шумную возню с одеждой и бумагами для собеседования. В три ночи, за пять часов до этого, я пообещал, что попрощаюсь, прежде чем уйти. Но, похоже, тут не было большого смысла.

Внезапно я решил, что вместо этого лучше возьму с собой «Записки о Рейчел».

Норман сидел на кухне один, всецело захваченный волшебством газетных страниц. Джен, очевидно, отвергла всякую мысль о причастности к моему завтраку.

— Когда твой поезд?

— В девять ноль пять.

(Моя фамилия располагалась посередине алфавита, так что я счел, что мне незачем быть там раньше десяти тридцати.)

— Куча времени, — сказал Норман.

В молчании мы выпили чая с хлебом-с-мас- лом — кофе был завтраком для пидоров, а тосты — для леваков. У меня ныли зубы, а язык, казалось, зарос волосами.

Без двадцати девять:

— Ну, двинули. В этом костюме ты выглядишь полным мудаком. Где ты его взял? На армейской распродаже? Вот, держи, тебе письмо. Из-за границы.

«Лотус-кортина» Нормана с ревом понеслась вверх по улице, его синий шерстяной пиджак болтался сзади на крючке над окном. В машине пахло бензином, новой пластмассой, прозрачными нейлоновыми рубашками и застоявшимся старческим потом. Я взглянул на конверт и засунул его в карман. Коко.

— Готов?

Пять секунд пробуксовки на месте, и мы катапультировались с горы.

— Дженни устала? — провизжал я, когда на повороте нас протащило юзом на всех четырех колесах.

— Да. — Он сбросил скорость с восьмидесяти километров в час до нуля на светофоре. — Ей сейчас не стоит рано вставать.

При первом же намеке на желтый свет Норман рванулся вперед, шныряя между машинами, как слаломист.

— И сколько еще осталось?

— Конец мая.

— Ты рад?

Он пожал плечами, со скрежетом воткнул вторую передачу, надавил сигнал (который исполнял первые четыре ноты из «Неге Comes the Bride») и пронесся, едва не задев грузовик слева от нас, в результате чего какой-то пешеход смиренно упал на колени.

Снова светофор.

— Почему ты сомневался насчет ребенка? — Норман яростно газовал и бормотал угрозы в адрес водителя молоковоза, стоящего рядом. — Не хотел себя связывать или что?

Дорога освободилась, и нас с силой вдавило в сиденья.

— Тебе приходилось, тебе приходилось трахать бабу, которая рожала?

— Нет

Он не услышал и повернулся ко мне с раскрытым ртом. Я помотал головой.

— А мне… — он вильнул, втиснулся между такси и почтовым микроавтобусом и вошел в поворот, оторвав два колеса от земли, — а мне, блядь.

приходилось. И это совсем не пустяк. Не чувствуешь, что вообще куда-то засунул.

Норман, завизжав тормозами так, что запахло паленой резиной, остановился перед зеброй, позволил фигуристой блондинке прошествовать через дорогу и снова бросил машину вперед, сорвав пуговицы с пальто и расплющив носки ботинок у двух таиландских старичков.

— Это как размахивать флагом в открытом космосе. — Снова светофор. Я хотел спросить Нормана, не читал ли он Суинберна, но он продолжил: — И их кишки тоже болтаются и шлепают друг о друга. Но Джен будет в порядке после одного, а может, и двух. А ведь я говорил ей, что она может кого-нибудь усыновить, но — хуй там — бабы любят рожать! Их пизды, — он выключил обогреватель ударом кулака, — превращаются в кашу. Сиськи, — мы рванули со светофора, — воняют прокисшим молоком И свисают. Плоские как блин.

— Правда?

— Ха! Кошмарные сиськи. Но я подумал: хуй с ним. Джен в порядке. Крепкая баба. И я не так уж и часто с ней теперь трахаюсь. Высажу тебя здесь. Когда ты вернешься?

— Не знаю, — сказал я, и в моем голосе прозвучало удивление. — Может, к вечеру. Скажи Рейчел, что к вечеру. Спасибо, что подвез.

Дверная ручка выскочила из моей руки, едва ее не вывихнув. Норман, нависнув над рулем, неуклонно набирал скорость, а тем временем похожая на шахматную доску компания монашек вытекала впереди на проезжую часть.

Весь час, что я ехал в поезде, подшивка материалов к собеседованию пролежала на моих коленях, и я ни разу в нее не заглянул. Меня трясло так, что соседи, наверное, думали, что я придуриваюсь, и мне дважды пришлось бегать в туалет, реагируя на внезапные внутренние позывы. Неужели это могло быть для Нормана единственной причиной? Я, бывало, представлял себе нечто подобное, но лишь как некую теоретическую возможность для особо извращенных умов; мне и в кошмаре не могло привидеться, что я столкнусь с этим в реальной жизни. А Норман — такой сильный, уверенный в себе и свободный. Или, может, все мы такие же эмоциональные монстры? Было ли странным, что Норман не желал всю оставшуюся жизнь мочить свой конец в остывающем пироге из потрохов? Представьте себя на его месте.

  86