глава 2

Ночью на небе клубились ураганные тучи. Черепица со стуком слетала с крыши, и шевалье не однажды будили тяжелые капли ледяного дождя, бившие прямо в лицо или звучно барабанившие по одеялу. Утром он с изумлением уставился на незнакомые стены. Не Лондон, не Дубровник… Где же он очутился? Казанова сел на кровати. У него защемило сердце. Он спал в одежде, прикрывшись плащом. В комнате царил холод. Шатаясь, он поднялся на ноги. На полу у изголовья постели стоял стакан с каплей бренди на донышке. Шевалье допил его и на мгновение почувствовал себя отвратительно, а еще через миг — гораздо лучше. Он больше не дрожал и приблизился к окну, массируя себе шею. Дождь, конечно, еще шел, но небо как будто разбухло от влажной пелены тумана и серебристого света.

Казанова направился в коридор и прислушался, но не уловил ни звука, ни единого шевеления. С выступов стен за ним следили две рахитичные крысы, завтракавшие кожаной обивкой. Он шепотом поздоровался с ними и спустился по лестнице. Такое ощущение, будто его привезли в этот дом во сне и он видит его впервые. В холле по-прежнему громоздились нераспакованные баулы, на столе лежала бутылка от бренди, а рядом — одна из серег Шарпийон. Он подержал серьгу в руке, извлек каштановый волосок и двинулся к двери, бесшумно открыв засовы. Сделал несколько шагов и оказался в тени крыльца. Ворона с черными взъерошенными перьями примостилась на верхушке одинокой крушины напротив. Птица покачивалась на ветвях и балансировала, с трудом сохраняя равновесие, потом неуклюже вспорхнула, упала к земле, выровнялась и заложила широкий вираж над болотистой равниной. Узнать бы, куда делась корова — если она вообще смогла пережить ураганный ливень.

Шевалье закрыл дверь и вернулся проверить, горит ли огонь, в который вчера подбросили деревянные обломки от старого стула. Приезжие накинулись на стулья, как дикари, и, разбив их на полу, смогли немного согреться, но теперь зола в камине давно остыла, и шевалье словно смотрел на картину, изображающую камин. Казанова принюхался, опять вздрогнул и по неистребимой привычке запойного читателя снял с полки книги, сдул с них пыль и прочел заглавия. Первая, «Посев кукурузы» сэра Хью Платта, была почти и не разрезана, а другая, более зачитанная, книга Харриса называлась «Список дам Ковент-Гардена». Издание было таким старым, что едва ли не все перечисленные женщины с их соблазнительными именами и дразнящей сексуальностью теперь либо стали бабушками, либо умерли от французской болезни.

Он сел на стул и откинулся головой к каминной трубе. Затылком он ощутил гладкую неглубокую ложбинку, будто люди откидывались так головами уже триста лет. Шевалье сжал книги в руке и улыбнулся. Интересно, кто держал их последним, проглядывал из чувства долга одну и украдкой мусолил другую? Тяга к женщинам, о которых написал Харрис, всегда была признаком хронической меланхолии. Довольные жизнью мужчины не ходили к подобным женщинам, и сами женщины прекрасно об этом знали. Довольные жизнью мужчины оставались дома, вот почему у сутенеров так бойко шли дела. Он поднялся и вновь поставил книги на полку. Ему хотелось обнять человека, который покупал их, и нежно, по-братски его расцеловать.

глава 3

Аугспургеры обосновались в одном крыле буквы «Г» и зажили столь независимо, что мужчина ощущал бы себя там бесцеремонным интервентом. Вся семья спустилась вниз в середине дня, бабушка Аугспургер шествовала впереди со своими спицами и кивала головой, оглядывая затененные углы комнаты.

Служанка Аугспургеров, Жарба и сам Казанова целый день работали не покладая рук. Они мыли, подметали и чистили дом. Носили ведра с ледяной, желтоватой водой из колодца за усадьбой и воду морского цвета из кадок у входной двери. Смахнули с окон паутину. Притащили высокий деревянный стол из соседней комнаты и расставили на нем хрусталь и фарфор. Начали искать дрова и обнаружили в одной из пристроек вязанку поленьев, годных для растопки. На стенах там, словно узники в темнице, висели инструменты в ветхих кожаных футлярах и ржавые лезвия. На столах зажгли лампы. В гостиной появилась белая, как снег, молодая кошка и разлеглась у камина перед самым огнем, отчего там наконец стало по-домашнему уютно.

  61