Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
28 
Однако из-под моей двери свет не выбивался, и я долго ждал в коридоре, вслушиваясь в притворное храпение моего друга Зигги.
Выдержка из Пророчества:
- Поедешь ли ты со мной?
- Путы сибаритов по-прежнему
- Сулят сытость и покой.
- Будешь ли ты всегда
- Легкой добычей для льстецов?
- Признаешь ли ты,
- Что существует бесконечная преданность?
- Поедешь ли ты со мной?
- Пока сибариты спят.
- Их путы разорвать мы сможем с тобой.
— Ты скорее соня, чем поэт, — заявил я. — Мне кажется, тебя больше волнует возможность всхрапнуть.
— Тебя что, гром разбудил, Графф?
— Я читал твои стихи при свете молнии.
— А! — протянул он. — Свет истины осветил твой путь.
— И позвал тебя?
— Я сунул нос куда не следовало, — признался он.
— Из окна, Зиг? Повис на решетке, да? Попробовал ее на прочность, да?
— Поначалу нет, — сказал он. — Поначалу я просто ждал, когда старушка Судьба появится в сумерках и даст мне возможность рассмотреть ее получше.
— Слушал шум дождя, Зиг. Ты и к этому приложил руку, да?
— Ничего подобного, Графф. Этот дождь — недоразумение. И все случившееся — это лишь недоразумение, с которым следует считаться.
— Хотел бы я тоже взглянуть на Судьбу, — заметил я. — Я должен знать ее в лицо.
— Так ты ее трахнул, Графф?
— Нет, — признался я.
— Ты пожалел ее юность, — сказал он.
— Когда мы уезжаем, Зиг?
— А, слезное прощание! Когда ты сможешь сбежать подальше?
— Да пошел ты к черту, Зиг. А теперь я хочу хоть немного вздремнуть.
— Так Графф желает спать! — заорал он и сел на кровати, прижимая к себе подушку. — Ну так спи.
— Сам спи, — огрызнулся я.
— Как вулкан, Графф! Старина Зигги спит как вулкан.
— Мне плевать, как ты спишь, — сказал я.
— Ну да, плевать, Графф. Тебе плевать, моя душка!
— О господи! — воскликнул я.
— Он в ванной, Графф, — заявил Зигги. — Готовит нам обоим завтрашний день.
Что Господь приготовил для нас на завтра
Свет проник в нашу комнату рано, хотя дождь продолжал поливать двор; я слышал, как тяжелые капли барабанили по трубам мотоцикла. Приподнявшись на локте, я выглянул во двор через решетку; мокрые булыжники на подъездной дорожке походили на скопление яиц, и мне было видно, как тетушка Тратт готовится к приезду молочника.
Казалось, будто она вышла во двор откуда-то из-под замка: она катила перед собой две молочные фляги, подталкивая их хлюпающими калошами. Розовый край ее мешковатого халата выглядывал из-под дождевика; сетка для волос съехала ей на брови, делая лоб похожим на какой-то вздутый предмет, выловленный в море. Обрубки икр украдкой высовывались между верхом сабо и краем ее халата, своим белым цветом они походили на свиное сало.
Поставив фляги на мостовой, прямо напротив входа в замок, она направилась через двор к воротам и открыла их для молочника. Однако молочник пока не появлялся; тетушка Тратт глянула в оба конца улицы, затем прошлепала обратно к замку, хлопая своим промокшим подолом и оставив ворота открытыми.
Теперь дождь принялся колотить по пустым молочным флягам; звук выходил куда громче, чем когда он тарабанил по трубам мотоцикла.
И тут неожиданно, словно сумасшедший шквал ветра, появился молочник.
Я видел горбоносую морду лошади, просунувшуюся в проем ворот с хлопающими при каждом движении шаткой повозки и от раскачивания большого тела шорами; сбивчивый аллюр лошади передавался прогнутой спине, и тяжесть кожаной сбруи сносила ее с угла, который эта глупая лошадь пыталась срезать. Затем я увидел вожжи возницы и выпуклое брюхо животного, и вся повозка легко вкатилась вслед за лошадью, дергая оглоблей и швыряя весь неуклюжий вес на одну сторону крестца животного — как если бы всадник на полном скаку соскочил с коня, всем своим весом повиснув на поводьях.
Возница прокричал:
— Гос-поди! — И повозка зацепилась за обочину обоими колесами, которые застопорились и перестали крутиться.
Лошадь ждала, когда ее ноги коснутся земли и когда коляска последует за ней. А я ждал, когда этот чокнутый возница перестанет натягивать поводья, задирая голову бедной лошади так высоко, что она могла видеть лишь макушки кустов форситии, а не собственные копыта, которые опустились на край мокрой, словно выложенной яйцами, брусчатки двора.
28 
