Последние отзывы

  146  

С тех пор прошло полсотни лет; замолк гром оружия на берегах Кубани; умиротворился край, но многие горцы и доныне в заунывной песне вспоминают роковую для них калаусскую ночь. Напрасно, однако, любознательный путешественник будет искать этого знаменательного урочища; он не найдет его, хотя оно существует близ дороги от Копыла на Петровскую: там теперь, на месте тинистого лимана, расстилается прекрасный луг, с которого окружные жители собирают сено.

4 октября партия черкесов до 1000 человек вновь переправилась выше Емануиловской батарейки чрез речку Давыдовку, но, заметив себя открытыми, обратилась к стороне Кубани. На другой день эта партия подвинулась вперед, по-видимому с намерением забирать из Калауса погибших собратов своих, но и тут появился, с отрядом при орудии, Власов, разбил горцев на две партии, из которых большая ушла за Кубань, а меньшая, потеряв человек с десять убитыми, рассыпалась по прибрежным камышам, где преследовать их не было возможности.

После этих происшествий, как сообщали лазутчики на Екатеринодарскую карантинную заставу, по всем горам за Кубанью поднялась страшная тревога. Натухайский владелец Калабаток-Кадч начал собирать свой народ и приглашать шапсугов туда, где черкесы потерпели поражение от Власова.

Генерал Власов, получив об этом сведение, потребовал к себе известного храбростью и распорядительностью полковника Бескровного и еще трех, по указанию атамана Матвеева, отличных штаб-офицеров, — войсковых полковников Гавриша, Вербицкого и Белого. С помощью их отряд в четвертой части кордонной линии усилен был более чем в 2000 человек, а в прочих частях усугублена бдительность кордонной стражи; две роты Навагинского полка расположены в Полтавской станице; жители из всех пограничных хуторов собраны в рыбные заводы и в Темрюк под прикрытие войск. Между тем из-за Кубани было получено известие, что знатнейшие шапсугские и натухайские старшины собираются к анапскому паше на совет, как поступить с русскими. Затем лазутчики дали знать, что горцы начали собираться партиями более чем по 3000 человек на Афипсе, Хабле, Арьгеде и Абине для вторжения в Черноморию.

Известия о сборах черкесов за Кубанью были вообще противоречивы: скопища то увеличивались, то расходились, а одна шайка, до 500 человек отборных азиятцев, под предводительством шапсугского дворянина Казбича, будто бы неоднократно покушалась прорваться на нашу сторону, но, ветречая на кордонной линии наши войска, с присутствием Власова, оставила свое намерение. Наконец, 24 октября атаман Черноморского войска получил от анапского паши письмо, доставленное турецким чиновником Казнодаром Яхья-беем. Сеид Ахмет, после обычных восточных любезностей, извещал Матвеева, что за Кубанью буйные черкесы собирались напасть на наши пределы, за что были наказываемы, по его, паши, распоряжению; хорошие же люди не бунтовались, и что вообще с черкесами не следует вести никаких переговоров, а сноситься прямо с ним, пашою. Он писал еще, что и до сих пор ничего не знает верного о калаусском побоище, и потому просил уведомления об убитых и потопленных в лимане горцах. Матвеев ответил, что числа убитых и потопленных черкесов верно определить невозможно; с черкесами переговоры не ведутся, а в необходимых случаях по пограничным делам будут сношения с ним, пашой, по-прежнему, и что он всячески должен удерживать закубанцев от неприязненных действий.

При наступившем зимнем времени, горцы прорывались небольшими партиями, но успеха не имели; да и анапский паша не раз извещал кордонных начальников о замыслах хищников. Дерзость закубанцев дошла, однако, до того, что Власов решился наказать разбойников в самой земле их. 3 февраля 1822 года, собрав легкий отряд, он прошел до речек Пшециз, Кун и Богундырь, захватил до 700 голов рогатого скота и до 400 овец. Черкесы разбежались в леса, и Власов удалился с добычей сильно тревожимый, по обыкновению, горцами.

Генерал Ермолов исходатайствовал за калаукое дело награды Власову и многим черноморцам; а за последнюю удачную экспедицию в приказе по Кавказскому корпусу, 4 мая 1822 года, изъявляя благодарность генералу Власову и офицерам Черноморского войска, в заключение писал: «С удовольствием замечаю в числе штаб-офицеров Дубоноса, участвовавшего в помянутой экспедиции по собственному вызову. Такая черта делает ему честь, и я вижу в оной дух известных запорожцев».

Пограничные неурядицы подняли, наконец, на ноги и самого атаманского пашу. Он в начале января прислал на Бугазскую карантинную заставу чиновника, арнаута Селим-Агу, с известием о намерении своем прибыть в Екатеринодар. Генерал Власов, узнав об этом, на всякий случай принял предосторожность, усилив пограничные посты из отрядных казаков. 19-го числа паша был в ауле шапсугского дворянина Читогожа, на р. Афипсе, и имел при себе в сборе до 3000 шапсугов и натухайцев. На другой день паша прислал на екатеринодарский меновой двор Селим-Агу с известием о своем приближении и узнать, будет ли он принят. Селим объявил начальнику карантина, что паша, не желая подать худой мысли о своем приближении к кордонной линии с большим числом черкесов, приказал им остаться по разным речкам и ожидать его возвращения; с собою же намерен взять только самое малое число почетнейших горцев. Власов отвечал, что паша, как представитель союзной державы, будет принят прилично его достоинству, с почестями, а равно и вся свита его из турок состоящая; но чтобы на нашей стороне, кроме трех или четырех почетнейших горских князей, черкесов не было. 22-го числа паша, в сопровождении своей свиты до ста человек, прибыл к переправе и прислал Селима сказать, что он желает видеться с Власовым и Матвеевым, для переговоров. Власов уже узнал, что паша не намерен переезжать на нашу сторону и потому поручил инспектору карантинной заставы просить пашу, чрез турецкого посланного, пожаловать на наш меновой двор, куда и он, Власов, с войсковым атаманом прибудут. Поверенному паши поручено передать Сеид Ахмету прежние условия, относительно черкесской свиты. Как только Селим-Ага переправился на левый берег Кубани и передал ответ Власова, паша, как видно было с нашего берега, немедленно сел на лошадь и со всей своей свитой отправился в аул черкесского владельца Дударука, расположенный в виду Екатеринодара.

  146