47 
— Скажи, — спросил я его как-то на днях, — как твои успехи с юной Джоан?
— Ее зовут не Джоан. Ее зовут Джун.
— Ну Джун, — пробормотал я.
Я готовил хитроумную атаку на левый фланг Теренса. Он избрал фланговое развитие, и все его фигуры, как обычно, пассивно сгрудились вокруг короля.
— Что ж, сказать по правде, возможностей у меня не много. Я уже как-то пытался заговаривать с тобой об этом.
— Да? — Я бросил в бой вторую ладью, начав тонкую, блестящую комбинацию белопольным слоном.
— Я спрашивал, не предоставишь ли ты мне на вечерок квартиру, когда поправишься.
— Надеюсь, договоримся.
На сей раз король Теренса выбрался из своего укромного уголка и предпринял отчаянный рывок по диагонали через всю доску.
— Уверен, что ей этого хочется. Я же тебе говорил, что она слаба на передок.
— Грегори, — серьезно сказал Теренс, — можешь ты мне кое-что обещать?
— Что именно? — Я прервал серию жестоких шахов, чтобы связать его королеву своим конем.
— Не трогай ее сам.
— Ох, только не раскисай. Какая нелепость. Я не трахаюсь с представителями нижних слоев населения. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Ладно. Давай поговорим об…
— Неверная ход, — спокойно ответил я. — Григорич советовать бери пешку.
Разумеется, с моей точки зрения, мысль о том, чтобы Урсула оказалась в Лондоне таким образом, была чистейшим безрассудством, и я думаю, что маме вполне недвусмысленным образом следовало поставить мистера Члена на место, когда он впервые выступил со своим легкомысленным маленьким планом. Однако, так или иначе, большая часть жизни в Риверз-корт требовала переделки, вмешательства, а иногда и умения «подстраиваться» к банальным заскокам моего отца, просто чтобы что-то осуществить. Семье нужно отдохнуть, и мы все останавливаем свой выбор на Греции: книга или брошюра на эту тему как бы ненароком кладется в изголовье его кровати, и на следующее утро он уже зычным голосом заказывает билеты, угрожающе размахивая телефоном. Потом его вдруг охватывает страсть к работе по дереву и прочему рукомеслу: дабы не позволить варварски изуродовать французскую мебель, мы уговариваем его помочь поменять стропила нашего амбара, где он может безболезненно строить из себя дурака на глазах у остолбеневших деревенских плотников. Поэтому, когда он стал требовать секретаря для работы над своей нелепой книгой — думаю, эта затея уже заброшена, — всем показалось наиболее подходящим на данный момент, чтобы Урсула предложила ему свои услуги в качестве будущей помощницы-канцеляристки. По крайней мере, она получила бы хоть какую-то специальность, что, как известно, «помогает» в наши дни, и, по крайней мере, этот план позволял избавиться от невыносимой мысли о том, что придется тратиться на какую-нибудь потрепанную дамочку, которая сидела бы весь день, не зная, чем заняться. Старого мальчишку оказалось так же просто уговорить, как и всегда, и, по сути, Урсула гораздо меньше успела вникнуть в дело, чем он, к тому времени, когда ее отправляли в исполинский нарост, именуемый Лондоном. С тех пор прошло уже полгода…
Во время полубредовой фазы моей болезни она почти постоянно являлась мне в моих видениях, болезненных и печальных, оставлявших во мне чувство неизгладимой утраты, как если бы что-то неладное случилось с миром, пока я спал, что-то, чего уже никогда не поправишь. Бывало, я не спал, когда она действительно приходила меня навестить (любимая, у нее был свой ключ), и я не мог сказать, реальны ли ее присутствие и бессмысленная речь, в которой, как во сне, все слова начинались на одну букву, пока она поспешно не подходила ко мне. Однажды утром на прошлой неделе вид моих страданий настолько потряс ее, что она разрыдалась; я держал ее в своих могучих объятиях, чувствуя, как болезненно и судорожно, вплоть до изнеможения, сотрясается все ее тело, пока я следил за мудрыми новыми видениями, торжественно проплывавшими по белому потолку.
Я не могу спокойно думать о ее коротких беззащитных вечерах там, по другую сторону реки, в пустынном районе, застроенном высокими, отступившими в глубь от улицы домами, и о блестящей ночной патоке, под которой сочится Темза, об унылом общежитии с рассеченным водосточными трубами фасадом, за желтоватыми окнами которого мелькают призраки бледных клерков, насквозь пропылившихся машинисток и субмаринистых стенографисток. Она слишком мала для всего этого: для холодильных поддонов с наклейками владельцев, комнат с тремя асимметрично расставленными кроватями, в которых всегда угадывается что-то от больничной палаты, разбросанного нижнего белья и ошметков грима, для язвительных мелочных пререканий.
47 
