Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
93 
Я присоединился к Грегори, и мы пошли прогуляться по аллее. Несколько минут мы, дрожа, стояли рядом. Я предложил ему дорогую сигарету, которую он робко взял.
— Что собираешься делать? — спросил я.
— О, здесь столько всяких дел, — ответил он.
— Но мне здесь больше делать нечего, верно?
— Да, пожалуй.
— Так что я могу уехать прямо сейчас, до темноты. Хорошо?
— Да. — Грегори бросил взгляд на аллею. — Думаю, я тоже пройдусь, пока светло. — Он обернулся ко мне с полуулыбкой.
— Тогда до свидания, — сказал я.
— До свидания, Терри.
— Когда вернешься? — крикнул я ему вслед.
— Я не вернусь, — бросил он через плечо.
«Не вернусь и я», — подумал я часом позже, сидя в вагоне-ресторане поезда отправлением в пять пятнадцать. Жизнь здесь кончилась. Это просто сырой дом, где я вырос. Пусть остаются, покуда это возможно. Надеюсь, все у них будет хорошо.
Теперь, когда квартира ненадолго в моем распоряжении — в свое время я ее продам, — я думаю подобающим образом поразвлечься этой зимой. Слышали вы такое? Теренс Сервис гуляет. Непривычное для него это дело, но нынче он гуляет. А кого пригласить — найдется. Приятелей из вечерней школы. Всех парней Телятко из конторы — кое-какое сокращение все же произошло: теперь у нас вдвое больше дилеров, чем когда бы то ни было раньше; однако никто не против, и у всех нас куча денег. Есть даже парочка девиц, которым я могу теперь позвонить и провести с ними ночь. К примеру, я трахнул Джен. Все прошло нормально — я был в блестящей форме: безжалостный атлет, — но ничего особого.
Поезд мчался вперед, через поля, в которых уже залегли острыми клиньями тени. Сельская местность в последние дни внушает мне ужас: я страстно томлюсь по уверенности, которую дают станции метро, асфальтированные улицы, бродяги и пабы. Я помахал официанту: заказать что-нибудь выпить. Закурил. Расставил ноги, чтобы приспособиться к могучей эрекции, которая всегда возникает у меня в поезде, нужно мне это или нет. Улыбнулся.
Состав катит по глянцевитым серебристым рельсам. Я кошусь на путевые развязки — Лондон близится. Не спеша потягиваю из стакана. У меня все будет порядок.
II
Я останусь здесь, где ничто меня не пугает.
Мне холодно. Этот старый плед больше не греет. (Вид у него тоже ужасный.) Я все плотнее кутаюсь в него, но это только напоминает мне об убожестве моей экипировки.
Я направляюсь на восток, за дом, к Пруду (Пруд больше не принадлежит нам. Теперь им владеют евреи, но подойти все же разрешается). Пышная трава на лужайках спуталась колтунами и слабо пахнет грязью и дешевыми духами. На заросших дорожках, пересекающих заброшенный розовый сад, воздух внезапно темнеет, и мне хочется опрометью броситься назад к дому — но когда по ступенькам, которые ведут через изгородь, я выбираюсь на холмистое поле, то чувствую, что день еще сохранил остатки жизни. Небо ясное и яркое. Пастухи любуются открывшимся зрелищем.
Возвращаться я не собираюсь. Да и к чему возвращаться? Я не собираюсь возвращаться, чтобы проводить жизнь, мочась на кухне. Урсула ушла. (Папа тоже.) А теперь ушел и Терри. Надеюсь, он наконец найдет свое место. Такова уж была его судьба: стадия, начиная с которой его жизнь будет становиться все лучше (все остальные периоды он ненавидел). Однако у меня все по-другому. Я могу помогать маме — осталось уладить еще немало дел (боже, надеюсь, она сможет содержать меня). Этого пока вполне хватит. Нет, возвращаться я не собираюсь. Я останусь здесь, где ничто меня не пугает.
Мне холодно. Падает роса. Вдалеке, слева, за «змейкой» серебристых берез, видны железнодорожные пути, стелющиеся по огороженной насыпи. Что-то надвигается. Я останавливаюсь посмотреть, как мимо проносится красивый синий поезд. Сам того не замечая, я по-детски машу ему рукой. Какая глупость. Почему? Всегда маши поездам, говорили няня, мама и бабушка. Теперь я вспомнил. В поезде может оказаться кто-то добрый, красивый и помахать тебе в ответ.
Я вхожу в лес, обступивший воду (ребенком я играл здесь). В двухстах ярдах впереди Пруд белесо блестит сквозь переплетение стволов и тьмы. Уже стемнело. Я снова останавливаюсь. Смогу ли я добраться туда и обратно до наступления ночи? Отсыревшая кора сочится снами и смертью. Задувает ветер. Деревья вздрагивают — хотят отряхнуться от влаги. Почему ветер не оставит листья в покое? В переулках перелесков опасно — предупреждает меня Пруд. Лес пронизан шелестом, скрипом. Перекатывается бревно. Слышен голос одной-единственной птицы.
Я стою за рядом берез. Мне холодно — я дрожу, и мне хочется плакать. Я поднимаю глаза к небу. Что-то надвигается. О, ступай прочь! В аду заката ветви гнутся и ломаются. Ветер никогда не перестанет сводить с ума пугающую листву.
93 
