– Митци, скажу тебе прямо. У меня в карманах ветер свищет.
Предложение о помощи уже готово было сорваться с языка, но тут Митци вспомнила, что у нее тоже нет ни гроша.
– Мне тебя так жаль.
– Найду другое место, несомненно.
– Конечно. И намного лучше прежнего.
– Куда лучше. Но сейчас я в кризисе. Думал, что заработаю, если сдам квартиру. Цены сейчас приличные.
– Прекрасная мысль.
– Только вот мне придется приискать себе какое-то жилье.
– Переезжай ко мне, – предложила Митци.
– В самом деле? Ты согласна меня принять? Как мило с твоей стороны. Я знаю, что большие комнаты у тебя заняты постоянно. Но может быть, на чердаке найдется комнатушка?
– Ну что ты! – великодушно возмутилась Митци. – Поселишься в одной из больших комнат. Как раз освободилась.
– Но у меня нет денег на оплату.
– И не надо. Перестань молоть чушь. Мы же с тобой друзья.
– Ты не потребуешь платы? Честное слово?
Десять гиней в неделю черти взяли, подумала она, а Сиком снова отделается векселем. Ну и черт с ним, главное – Остин поселится рядом!
– Заплатишь позднее, когда сможешь.
– Как только поступлю на должность, сразу же заплачу, договорились? Конечно, тут могут быть трудности. Не хочу соглашаться на первое попавшееся. И на поиски может уйти время. Поэтому я не имею права обещать, вот в чем дело. Знаешь что, лучше… я себе подыщу место для ночевки.
– Остин, не беспокойся о деньгах. За комнату тебе не придется платить.
– Митци, ты настоящий друг. – Он схватил ее за руку, сжал, тут же выпустил и с облегчением потянулся за кофе.
Митци ощутила давнее пронзительное дружеское сочувствие и вместе с тем смутное желание огреть его чем-нибудь тяжелым. Ладони с растопыренными пальцами она положила Остину на лацканы пиджака, стараясь, чтобы они не прижимались к телу: нелепый, неуклюжий жест, каким только животное может выражать свою привязанность.
А Остин дружески похлопал ее по плечу и поднялся:
– Могу я перебраться сегодня же вечером?
– Разумеется. – Остин будет у нее дома! Под ее надзором. Остин рядом – и ночью. Каждую ночь, как прежде. – Предлагаю тебе занять среднюю комнату на третьем этаже. О, и угадай еще: кто обручился?
– Обручился?
– Ну кто?
– Кто?
– Людвиг. И угадай с кем.
– Понятия не имею, – ответил Остин, кажется, чем-то обеспокоенный.
– С Грейс Тисборн.
– Да? А откуда ты знаешь?
– Людвиг звонил утром.
– Подумать только! Не верилось, что до этого дойдет. Хотелось бы знать, что у них получится.
Митци обручение Людвига, честно говоря, не очень интересовало, ей было ни холодно ни жарко. Но когда Остин опешил, ей стало грустно. Она симпатизировала Людвигу. И знала, что Остин питает симпатию к Грейс. И к Людвигу тепло относится. Но перспектива будущего счастья молодых его явно не устраивала.
Еще минуту назад светило солнце, а тут опять полил дождь.
– Пойду сделаю пи-пи, если ты не возражаешь, – сообщил Остин. Через студию прошел в сад.
Митци пошла следом и остановилась, наблюдая. Он стал у стены спиной к ней. В наступившей полутьме он был похож на Сиком-Хьюза, когда стоял вот так уверенно на широко расставленных ногах. Во влажном воздухе резко запахло мочой. Не терплю мужчин, подумала Митци. Попросту не выношу. Не выношу.
* * *
– Клер, это ты? Это Шарлотта. Кажется, она умирает.
– О Господи! А мы тут собирались на ужин к Арбатнотам.
Шарлотта помолчала.
– Ну что ж, как знаешь. Я позвонила, чтобы ты была в курсе.
– Ты не ошиблась?
– Нет. Доктор говорит… нет, я не ошиблась.
– Хорошо. Мы сейчас будем.
Шарлотта положила трубку.
Доктор Селдон надевал пальто.
– Доктор, не уходите. Пожалуйста, не уходите.
Сдерживая неудовольствие, доктор снял пальто.
– Я сделал все, что мог, мисс Ледгард.
– А если это один из тех ужасных приступов? Вы сами говорили, что если приступ, то надо сделать укол… ну понимаете… чтобы ей облегчить…
– Сестра, закройте дверь, – приказал доктор.
Сестра Махоуни закрыла дверь комнаты Элисон. Прежде чем дверь закрылась, Шарлотта успела поймать взгляд Элисон, устремленный в ее сторону. Она смотрела одним глазом, но в нем было сосредоточено столько осознанной ярости, что Шарлотта почувствовала, будто ее пронзила стрела. Почему она произнесла эти слова в присутствии Элисон? Еще утром постеснялась бы. Но по мере того как проходили часы, она начинала воспринимать мать как нечто отдаленное, как корабль, все дальше отплывающий от берега. В какой степени этот гаснущий разум способен еще воспринимать мир?