Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
119 
Арчи ржет, Сосед выдавливает бледную вымученную улыбочку, а Дюк заказывает пива на всех. Ебать-молотить, это что ж должно было случиться?
– А представляете, если бы Уилл Лару все-таки натянул и, как честный человек, взял на себя ответственность за воспитание будущего сына, а тот бы стал наследным принцем, – вставляет Сосед, – а потом вдруг случись такая хуйня, что родится коротышка, который любит кататься на лошадях, прирожденный талантливый игрок в настольный футбол, да еще и выпить не дурак!
Над этой шуткой Дкж загоготал, да, признаюсь, я и сам не стал задирать нос и сдержанно хохотнул.
– А что, бля, – говорю. – Так и надо. Накачать бы нашей файфской ДНК в это застоявшееся старческое болото дряхлой спермы. Не впервой же! Представляю, акушерка выпала бы в аут, увидев торчащий шотландский подбородок. Пожалуй, я слишком поспешно отказался делить эту девку с принцем.
Они поржали, и мы сдвинули кружки – все как в старые добрые времена. Хотя кое-что меняется: после этой кружки за мной заехала Дженни, и мы отправились в Керколди, на поэтический конкурс. Я тутей показал фигню всякую, которую пишу под мухой. Для меня эти стихи вроде психотерапии были, я так помогал себе справиться с потерей Крейви. А Дженни глянула на мою мазню и говорит: «У тебя талант!». Да кто ж спорит?
Даже мой старикан обещал прийти. Я и ему показал стихи, так папаша не по-детски впечатлялся, разглядев там где-то политический контекст.
– Что б мне пусто было, ты все-таки не всегда ушами хлопаешь! – сказал он, вылупив от удивления глаза. – Прислушиваешься к своему старику.
– Можно подумать, у меня есть выбор, – зубоскалю в ответ. А сам вижу: старик балдеет от счастья. Да и я теперь тоже.
26. Поэтический конкурс Файфа
Зал наполовину заполнен, дым все еще стоит столбом. Иду по протертой до дыр ковровой дорожке, останавливаюсь, чтобы разглядеть призы, которыми набиты шкафы. Усаживаюсь у стойки бара. Джейсон заметно нервничает, и я пробую его успокоить:
– Все будет отлично!
А он глаз не сводит с тощего бледнокожего брюнета, сидящего в уголке.
– Конечно! Но сегодня свои стихи читает и Эки Шоу. Представляешь, мой дебют, а я выступаю в одной обойме со своим учителем!
Ведущий объявляет его выход, Джейсон поднимается и идет между столиками. Под одобрительные выкрики он вспрыгивает на сцену, уверенно подходит к микрофону и подстраивает его под свой рост. Из внутреннего кармана куртки достает футляр с очками, вынимает их и надевает на нос. Затем из кожаной папки, которую таскал с собой, извлекает пакет с листами бумаги.
– Посвящается футбольным фанатам, – объявляет Джейсон. – «Джон Мотсон на смерть Сильвии Плат»*.
В аудитории повисает тишина. Джейсон читает первое стихотворение, утрируя британский акцент:
Сильвия Плат Рано ванну приняла. Вот дела!
* Мотсон Джон Уокер (р. 1945) – английский спортивный комментатор; комментирует также игры в настольный футбол. Лучший спортивный репортер Великобритании 2001 года. Предмет насмешек за нелогичные высказывания, построенные на удивлении самоочевидному. Плат Сильвия (1932-1963) – американская поэтесса, известная парадоксами и афоризмами. Покончила жизнь самоубийством. – Примеч. пер.
Замысел проходит мимо меня, я ведь и представления не имею, кто такой Джон Мотсон. Но в зале слышатся немалочисленные смешки. Отмечаю, что парень, которого Джейсон назвал Эки Шоу, одобрительно кивает головой. Парочка, мои собеседники в баре, на вид – типичные студенты, похоже, считают, что Сильвии Плат такие стихи понравились бы. Вот и чудесно! Джейсон, несомненно, талантливо владеет слогом; вижу, и к аплодисментам он неравнодушен. Мой мальчик статно распрямляется и с улыбкой смотрит на меня.
– Я хочу поблагодарить Дженни, без ее поддержки я бы здесь не выступил, да и не написал бы стихов. Во-о-он она стоит…
Он подмигивает, а я заливаюсь краской.
Господи, как же я ошибалась! И как можно было видеть в нем мелкого гнусного извращенца? Он совсем не такой; мой мальчик прекрасен.
Дальше Джейсон читает еще лучше. Прокашлявшись и подождав, когда гул голосов утихнет, он объявляет гордо и уверенно:
– Панегирик, посвящается Робину Куку, который ушел от нас в прошлом году. Хотя, может, и в позапрошлом.
Эдинбург весь на ногах с утра чуть свет.
Но шотландца не волнует это боле,
Нет его. И веры в правду больше нет,
119 
