Последние отзывы

  197  

После этого я вышел из дворика и принялся исследовать лабиринт коридоров, открывая каждую дверь и заглядывая внутрь, чтобы узнать, остались ли еще троянцы, чтобы продолжить бойню. Но я никого не нашел, пока не добрался до внешнего периметра и не открыл еще одну дверь.

На ложе крепко спал высокий мужчина мощного телосложения. Он был красив и довольно смугл, чтобы оказаться сыном Приама, но от Приама в нем ничего не было. Я вошел без единого звука и наклонился над ним, приблизив секиру к его шее, а потом грубо потряс его за плечо. Очевидно, он был пьян. Он застонал, но, едва увидел перед собой мужа в доспехах Ахилла, тут же пришел в себя. Лишь лезвие секиры у горла помешало ему схватиться за меч. Его глаза обожгли меня яростью.

— Кто ты? — спросил я, улыбаясь.

— Эней, царь Дардании.

— Что ж, Эней, ты — мой пленник. Я — Неоптолем.

В его глазах сверкнула надежда.

— Так ты меня не убьешь?

— Зачем мне тебя убивать? Ты — мой пленник, и ничего больше. Если твои дарданцы все еще ценят тебя настолько, чтобы уплатить непомерный выкуп, который я за тебя попрошу, то ты станешь свободным человеком. Это награда за то, что ты иногда проявлял к нам… гм… любезность в битве.

Его лицо вспыхнуло от радости.

— Тогда я стану царем Трои!

Я рассмеялся:

— К тому времени, как выкуп будет собран, Трои не станет и править будет нечем. Мы намерены сровнять это место с землей и продать всех жителей в рабство. Думаю, разумнее всего тебе будет уехать куда-нибудь подальше.

Я опустил секиру.

— Вставай. Пойдешь рядом, нагой и в цепях.

Он зарычал, но сделал то, что ему было велено, не причинив мне никаких неприятностей.

Один из мирмидонян пригнал мою колесницу по горящим, пылающим улицам. Я нашел несколько веревок, вывел женщин из их комнаты и связал их первыми. Эней дал себя связать без борьбы, он сам протянул мне руки. Затем я сказал Автомедонту, чтобы он выезжал из крепости и ехал к Скейским воротам. Начинался грабеж, неподходящее занятие для сына Ахилла. Кто-то привязал тело Приама к задней перекладине колесницы, как когда-то к ней было привязано тело Гектора. Мертвого царя Трои поволокли по булыжникам, а рядом шагали трое живых пленников. Голова Приама была насажена на Старый Пелион, серебряные волосы и борода пропитались кровью, черные глаза были широко открыты, в них застыло неизбывное горе. Невидящим взглядом он смотрел на горящие дома и горы трупов. Маленькие дети плакали и тщетно звали своих матерей, женщины метались, обезумев, в поисках младенцев или убегали от воинов, помешанных на насилии и убийстве.

Сдерживать армию было бесполезно. В день своего триумфа воины выпустили из себя всю свою злобу за десять лет жизни на чужбине, за погибших товарищей и неверных жен, всю ненависть ко всему троянскому, будь то человек или вещь; они рыскали по окутанным дымом переулкам, словно звери. Я нигде не видел Агамемнона. Возможно, я так торопился покинуть город отчасти и потому, что не хотел встречаться с ним в этот день, день полного разорения Трои. Это была его победа.

Когда я отъехал недалеко от крепости, из боковой улочки появился Одиссей и приветственно замахал мне рукой:

— Уже уезжаешь?

Я уныло посмотрел на него:

— Да, так быстро, как только могу. Мой гнев прошел, а желудок оказался не таким крепким.

Он указал на голову царя:

— Вижу, ты нашел Приама?

— Да.

— А кто это еще у тебя там?

Он оглядел моих пленников и отвесил Энею преувеличенно вежливый поклон.

— Я вижу, ты взял Энея живым. А я-то был уверен, уж кто-кто, а он живым не дастся.

Я бросил на дарданца быстрый презрительный взгляд.

— Он все это время спал, как младенец. Я нашел его в чем мать родила, он храпел на своем ложе, когда остальные сражались.

Одиссей закатился смехом; Эней напрягся от ярости, мускулы у него на руках заходили, силясь разорвать веревку. Я вдруг понял, что выбрал для Энея самую унизительную судьбу. Он был чересчур горд, чтобы покорно терпеть насмешки. В тот момент, когда я разбудил его, он думал только о троянском троне. Теперь же он начинал понимать, что навлек на себя, сдавшись в плен: оскорбления, презрительные насмешки, бесконечные рассказы о том, как он валялся пьяным, когда все остальные сражались.

Я отвязал старуху Гекабу и толкнул ее вперед. Она выла без передышки. Я вложил конец связывавшей ее веревки в руку Одиссея.

  197