Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
103 
– Нет, могу. Я не могу жить в другом месте после того, что я сделала. Кого бы я ни касалась, кого бы я ни любила, за кого бы я ни вышла замуж, я буду думать о Джоне Генри и об Алексе. Одного я убила, другому разрушила жизнь. Какое право я имею касаться еще чьей-нибудь жизни?
– Ты никого не убивала и никому ты жизнь не разрушала. Боже, почему я не могу объяснить тебе! – Она знала, что все уговоры бессмысленны. Рафаэлла заперлась в своей собственной темнице и никого не слышала. – Значит, ты не поедешь в Париж?
– Нет, – она нежно улыбнулась, – спасибо вам за приглашение. А Мэнди выглядит просто замечательно.
Это было сигналом к тому, что Рафаэлла больше не желает разговаривать о себе, обсуждать свои решения. Вместо этого она предложила посмотреть розовый сад в дальнем конце их имения. К ним присоединилась Аманда, и через некоторое время им уже пора было уезжать. С сожалением она проводила их, а затем вернулась в свой большой особняк, прошла вдоль мраморного коридора и медленно поднялась по ступеням.
Как только взятая напрокат машина Шарлотты выехала из главных ворот, Аманда разревелась.
– Но почему бы ей не поехать в Париж?
Глаза Шарлотты тоже были полны слез.
– Потому что она хотела этого, Мэнди. Она хочет погрести себя заживо здесь.
– Ты не могла с ней поговорить? Боже мой, она так плохо выглядит, будто это она умерла, а не он.
– В определенном смысле так оно и есть. – Слезы катились по щекам Шарлотты.
Они выехали на автостраду, ведущую в Мадрид.
Глава 33
В сентябре уже Алехандра стала уговаривать Рафаэллу уехать. Остальные члены семьи разъехались кто в Барселону, кто в Мадрид, а Рафаэлла приняла решение провести зиму в Санта-Эухении. Она говорила, что ей надо работать над новой книгой для детей, но это было слабой отговоркой. Она потеряла всякий интерес к писательскому труду и вполне это осознавала. Но мать настаивала, чтобы Рафаэлла поехала с ними в Мадрид.
– Мама, я не хочу.
– Ерунда, тебе там будет лучше.
– На что мне это? Я все равно не могу ходить ни в театр, ни в оперу, ни в гости.
Ее мать задумчиво посмотрела на микроавтобус, на котором они должны были ехать в Мадрид.
– Рафаэлла, прошло уже девять месяцев. В конце концов, ты уже имеешь право выходить вместе со мной.
– Спасибо, – она уныло посмотрела на свою мать, – но я хочу остаться здесь.
Обсуждение продолжалось около часа. Когда же разговор закончился, Рафаэлла скрылась в своей комнате, чтобы снова сесть у окна и смотреть на сад, думать, мечтать. Письма приходили ей гораздо реже. Книги она читать перестала. Теперь она просто сидела, иногда думая о Джоне Генри, иногда об Алексе, о тех минутах, которые они разделяли вместе. Она, видимо, будет вечно вспоминать свою поездку в Париж, когда отец выгнал ее из дома, назвав шлюхой. Потом она вспомнила, как вернулась домой и увидела, что случилось с Джоном Генри, как приехал отец и назвал ее убийцей. Она просто будет сидеть в своей комнате, смотреть в окно, ничего там не замечая, бездельничать, мечтать и постепенно деградировать. Ее мать боялась теперь уехать из Санта-Эухении. В поведении Рафаэллы было много настораживающего. Она постоянно как будто отсутствовала, словно безумная, и ко всему оставалась безразличной. Никто не видел, как она ела. Она ни с кем не разговаривала, пока к ней не обращались с вопросами, она не шутила, ничего ни с кем не обсуждала и никогда не смеялась. Было ужасно видеть ее такой. Но в конце сентября ее мать наконец настояла:
– Мне все равно, что ты скажешь, Рафаэлла, но я беру тебя с собой в Мадрид. Ты не можешь запереться здесь.
Алехандра не собиралась проводить здесь остаток осени. Ей хотелось развлечений, и она не могла понять, как может вести такую жизнь тридцатичетырехлетняя женщина. Рафаэлла упаковала вещи и поехала с матерью в Мадрид, не проронив в дороге ни единого слова. Храня гробовое молчание, она поднялась по лестнице в комнату, которую всегда занимала в доме своей матери. Она так незаметно влилась в повседневное течение событий, что никто даже не обратил внимания на ее появление: ни братья, ни сестры, ни кузины, ни тетки и дядья. Они просто смирились с ее стилем жизни.
Сезон ее мать начала с раунда вечеринок. Радость и смех, танцы – все это наполняло атмосферу дома каждый день. Она дала несколько приемов, пригласила целую армию друзей в оперу, устроила несколько больших и не очень больших обедов в свою честь. К концу декабря Рафаэлла уже больше не могла этого выносить. Ей казалось, что в какое бы время она ни спустилась вниз, в столовую, каждый раз там окажется по крайней мере человек сорок в вечерних платьях и черных смокингах. А ее мать просто категорически запретила ей приносить еду в комнату. Она считала, что это негигиенично и что, несмотря на ее траур, она должна по крайней мере питаться с матерью и ее гостями. Помимо этого, считала мать, ей пойдет на пользу общение с гостями, с чем Рафаэлла не была согласна.
103 
