Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
132 
Протиснувшись между големом и стеной, Лючано обогнал Эдама и пристроился рядом с близнецами.
– Зачем вы это сделали?!
Прежде чем ответить, юные гематры одарили спутника красноречивыми взглядами. Кукольник вздохнул, молча признавая глубину своего интеллектуального несовершенства. В награду за признание он получил целый ворох ответов. Даже странно, что такой гвалт производили всего двое, перебивая друг друга:
– Мы устроили аварию!
– С помощью Эдама!
– Мы знали, что он станет нас спасать!
– С вероятностью 89,3%…
– И разломает шлюз!
– С вероятностью 86,2%…
– Теперь «Герсилию» нельзя отстрелить…
– А она заминирована!
– Опасность!.. угроза взрыва…
– ЦЭМ будет вынужден подать сигнал о помощи…
– Сигнал засекут, и сюда прилетят спасатели…
– С вероятностью 79,5%…
– Мы все правильно рассчитали!
«Учитесь, музыканты-диверсанты! Учитесь, легаты ВКС Помпилии! Без всякого эксплонита или этой, как ее… Интересно, ЦЭМ уже отбил сигнал бедствия? Не опоздают ли спасатели? Ох, чует моя старая задница: в „Шеоле“ запахло жареным. Деточки тому весьма поспособствовали…»
– Вы же могли погибнуть!
– Риск находился в пределах допустимого.
– И что, вам совсем не было страшно?
– Ну, было…
Близнецы потупились. Давид шмыгнул носом. Оба выглядели, как обычные нашкодившие сорванцы, которые сообразили, во что чуть не вляпались. Но впечатление лгало: гематры знали все заранее. Многие ли взрослые отважились бы на их месте рискнуть собственной шкурой?
– Нам налево.
Лючано не сомневался: дети прекрасно помнят один раз увиденную схему «Шеола». Уж они-то точно не заблудятся. Над первой же дверью за поворотом красовалась табличка: «Лазарет № 2. Мужской сектор». Дверь была открыта. Не здесь ли обретается Антоний? Кукольник на миг задержался – и услышал лязг металла за спиной.
Голем стоял посреди коридора. С ним творилось непонятное. Казалось, гигантский ёж-мутант решил избавиться от своих игл; переродиться в иное существо. От Эдама отваливались, со стуком падая на пол, «непереваренные» куски стали, обломки металлопласта и термосила. Из язв, открывшихся на их месте, сочилась белесая жидкость.
– Эдам?! Что с тобой?
Содрогаясь от омерзения, Тарталья сделал шаг навстречу.
– Мой ресурс закончился. Не надо смотреть. Это… неприятно.
Слова голема звучали спокойно и доброжелательно.
– Ему можно помочь?! – Лючано обернулся к близнецам.
– Нет. Он уже совсем старенький.
«Големы долго не живут. Сорок-пятьдесят лет, не больше…»
Эдаму было сорок шесть. Наверное, если бы не самоубийственная выходка близнецов, он протянул бы еще года два-три. Но экстремальный режим спасения исчерпал его силы. Выложившись полностью, без остатка, голем умирал.
– Мы забыли… не учли…
Джессика всхлипнула и закрыла лицо руками. Давид продолжал смотреть на разваливающегося голема. Глаза мальчика подозрительно блестели, но он держался. Эдам пошатнулся и медленно опустился на пол. Не упал – сел. Потом лег на бок, свернувшись калачиком. Вокруг него растекалась дурнопахнущая лужа.
– Это неприятно, – еле слышно повторил голем. – Отвернитесь.
Он ни к кому конкретно не обращался. Словно разговаривал сам с собой. И вдруг прежним, ясным голосом произнес:
– Синьор Борготта, позаботьтесь о детях. Я прошу вас. Они должны выбраться отсюда. Мне больше не к кому обратиться. Вы обещаете?
Лючано с усилием проглотил ком, подступивший к горлу. Глупо жалеть о нечеловеке. Глупо и смешно. Кукольник, ты – сентиментальный дурак, такие долго не живут…
– Да. Обещаю.
Если б он еще знал, как сумеет выполнить обещание. Ничего он не знал. Ничего. Кроме главного: слово надо сдержать любой ценой. Лгать умирающему – подлость. Кто бы ни умирал – подлость, и все. И нет этой подлости оправдания.
– Спасибо, синьор Борготта.
Эдам улыбнулся, перевернулся на спину, широко раскинув руки – и черты его лица застыли. Жидкость перестала течь. Лючано с опаской приблизился. Раны и язвы голема затянулись. Все лишнее вышло из тела наружу. На полу лежал прежний щеголь Эдам, франт Эдам, идеально сложенный красавец. Печень семьи Шармалей. Мертвец смотрел в потолок, безмятежный и тихий, зная, что у исполнивших долг – легкая дорога.
132 
