IV

– Хотят ограбить?

– Или съесть.

Регина не поняла, шутит папа или нет.

– Вот же суки! – недипломатично высказался Ник.

– Они явятся проверить результат. Тогда и поговорим по душам, – ван Фрассен похлопал по кобуре с лучевиком. – Ты была права, Ри.

– В чем?

– Сперва надо сжечь палец. Для вразумления. А потом уже – говорить на наших условиях.

– На каком языке?! – вскипел Ник.

– На моем, – даже в темноте Регина почувствовала: мужчины смотрят на нее. – Если надо, вскрою голову, как консервную банку…

«Замолчи, дура! Хочешь, чтобы близкие люди сочли тебя монстром?»

– Так и сделаем, – согласился капитан. Похоже, он только что перевел дочь на действительную службу, со всеми вытекающими. – Если понадобится, ломай им мозги. Без колебаний. Слышишь? На войне как на войне. Николас, вылей отраву и присыпь сеном. Кринку положи тут – пусть решат, что мы всё выпили.

Ник уполз в темноту. В углу булькнуло, зашуршало.

– Дежурим по очереди. Николас, ты – первый. Я что-то не в форме…

По ровному тону никто бы не догадался, что капитан с трудом удерживает себя на грани сознания. Но слова не оставляли места для сомнений. Регина закусила губу. Стимуляторы – не выход. Папе необходим сон.

– Николас, ты умеешь стрелять из «Шанса»?

– Да.

– Курс военной подготовки?

– Так точно, господин капитан-командор.

– Держи. Я выставил минимальную мощность. Они нам нужны живыми…

– Я всё сделаю.

– Надеюсь. Если что – будите. Спокойной ночи желать глупо, но, тем не менее…

Сон отправил капитана в глубокий нокаут. Регина склонилась над отцом, вслушалась в его дыхание.

– Ник, ты не заснешь?

– Заснешь тут, как же!

– Это хорошо. Я буду сканировать хутор. Если замечу движение – скажу.

– Я – извращенец. Я люблю камеру наблюдения…

– Дурацкая шутка.

– Какая есть…

Кажется, Ник улыбался. Улыбнувшись в ответ, Регина раскинула «сигнальную сеть». Нащупала хуторян: бабы, молодуха, девчонки, калека. Все дрыхнут, кроме лешего: ауры смазаны, не реактивны, похожи на сытых амеб. Калека, напротив, возбужден сверх меры: искрит колючим ультрамарином. Но к хлеву не спешит. Ждет, когда яд подействует?

– Слушай, Ник… У меня этот псих из головы не идет. Бредни его. Ну ладно, вы с папой на костылях… Но почему он себя мертвым видел? Он же нас травил!

– Сама говоришь – псих…

– Они тут все психи…

– Ага. А мы – для них… Ты на меня сердишься?

– Нет.

Продолжать Ник не решился. Утробно хрюкнула мамонтиха, переступила с ноги на ногу, сотрясая хлев – и вновь засопела. Глаза мало-помалу привыкли к темноте: Регина различала смутные контуры столбов, подпирающих крышу, перегородку между стойлами, холку мамонтенка, спящего отца… кляксы – бесформенные, фосфоресцирующие… Проснулась она рывком, словно вынырнула из черного колодца. Сердце грозило разнести грудную клетку вдребезги, губы хватали морозный воздух. Сколько прошло времени? Она же обещала следить!

Калеку, бредущего к хлеву, девушка засекла в доли секунды.

– Ник!

Почудилось: ее хриплый со сна шепот разбудит весь хутор.

– Что?

– Он идет сюда.

– Лежи тихо. Посмотрим, что он будет делать.

– Ты поосторожней. Вдруг у него топор?

– Думаешь, с инвалидом не справлюсь? Всё, молчим…

Стук костылей. Скрип двери. В проеме раскорякой – колченогая фигура. Огня у калеки не было. Не хочет, чтоб его увидели? Кто? Пришельцы, которые, по идее, уже мертвы? Бабы? Калека сунулся внутрь, затворив за собой дверь. Сено, рассыпанное по полу, предательски шуршало под костылями. Волнение кутха заливало хлев; волнение и страх, и что-то еще – надежда? Калека приблизился, выронив костыли, повалился в сено и на руках, загребая, как веслами, пополз к чужакам.

  27