284 
Снаружи, от стены, слышался лязг железа, мерная, неторопливая поступь сотен ног – и отчаянные крики умирающих: гвардейцы кнежа Сагора прорубали своему повелителю дорогу к замку.
– А теперь, панове… – Логин понизил голос, чтоб его могли услышать только есаул с жидом. – ХОДУ!!!
Они рванулись вверх, оскальзываясь на вытертых до блеска ступенях, поддерживая друг друга, не давая упасть. Сердце бешено колотилось в грудь, в уши врывался рев устремившейся следом толпы.
– Спасите!
– Добрые Глиняные Шакалы!
– Не оставляйте нас милостью своей!..
Ухватил за пояс оступившегося Шмалька, рывком вернул есаулу равновесие.
– Давай, Ондрий, не отставай! Затопчут ведь!
– Та я, пане сотнику…
– Молчи, дурень, силы береги! Вперед!
Умный жид драпал молча, сил на болтовню не тратил, но, когда надо, не забывал подставить плечо совсем уж запыхавшемуся есаулу.
Годы, годы…
Вот и последняя винтовая лестница. Стучат сапоги по ступенькам, голова идет кругом. А топот и крики позади все ближе, ближе. Ну, еще немного, сотник! наддай!..
Дверь! Нет, не та. Шмалько в последний момент набрасывает щеколду – и в следующий момент дверь сотрясается, трещит от сокрушительного удара. Долго не выдержит.
Скорее – вверх!
Вот и она, та дверь, что ведет на верхнюю площадку донжона. Крепкая, окованная железом. За ней – спасение; пусть – ненадолго, пусть…
Не поддается.
Неужели – заперто?!!
Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра
…подо мной гнойным нарывом пульсировал замок.
Остаток. Золотой медальон, доверху забитый страданием. «Спасите!.. добрые Глиняные Шакалы, спасите нас!..» – и истошные вопли умирающих, слабых или просто менее расторопных, по которым сперва прошлись свои же, обуянные паникой, а затем поверх и вдогон хлынула железная волна: новый медальон, князь-оса в оболочке из панцирных гвардейцев.
Почему вы умеете просить, лишь убивая друг друга?!
Почему вы так торопитесь делать глупости? – ведь скоро и просить будет некому, и убивать будет некому, и приговор будет приведен в исполнение с равнодушием, говорящим о вековой привычке!
Остановитесь! оглядитесь!
Ладошка моего сына потеплела в руке. Дернулась птенцом: раз, другой… утихла.
– Я их спасу. Батька, ты не понимаешь: просто я их спасу, и все…
– Умирающих?.. умерших?! Петра Еноху в склепе? Нашу с тобой Ярину, вырытую для ласки осиновых кольев? Кого ты спасешь?! Как?!
Не хотел этого говорить.
Само вырвалось.
Но почему я сказал: «…нашу с тобой Ярину…», не сумев назвать ее вслух матерью этого существа, которое я сейчас любил и ненавидел, как никого и никогда?!
Он улыбнулся, тихо и светло:
– Батька, ты стал совсем большой…
Впереди закручивались винтом последние пролеты лестницы. Впереди стонал и вскрикивал раненый чумак, мешком обвиснув на братьях-Енохах; впереди бежала женщина-Проводник, увлекая за собой спотыкающегося, беззвучно плачущего княжича Тора; впереди хромала больше обычного панна сотникова, то и дело оглядываясь на нас.
Нет, на Денницу.
По мне ее взгляд скользил лишь мимоходом.
И еще: впереди заскрежетала дверь, ведущая на донжон, и оттуда хлестнуло сквозняком.
А за спиной, под ногами, позади, внизу: «Спасите! спасите нас, добрые Глиняные Шакалы!..» – и бегут из разверзшегося ада трое несостоявшихся мессий, цепляясь за путеводную нить сквозняка, спешат за нами.
Скоро догонят.
– Батька, ты мне готовишь подарок, да?
Я задохнулся. Сердце (сердце?!) гулко колотилось в груди: еще одна оса в еще одном медальоне. Скоро освободится. Подарок? Какой подарок?! Неужели он сошел с ума, надорвался, неужели наше бегство потеряло всякий смысл?!
– Готовишь… – убежденно протянул он, словно подслушав мои мысли. – Я же чую… просто полночь на дворике… скоро – завтра…
Не ответив, я прибавил шаг и вытолкнул мальчишку в распахнутый проем. Захлопнул дверь за собой; замер в напряженном ожидании. Кто успеет раньше? Хвала Святому, благословен Он! – кажется, я различаю голоса.
Вот, приближается:
– Чортяка?! ведьма?! это мы!
И еще:
– Не спасет праведность праведника в день прегрешения…
– Эт точно, жиду! Не спасет – ни праведника, ни грешника, ни нас с тобой!..
А по пятам, с каждой секундой приближаясь:
– Спасите! добрые Гли…
Они вломились, едва не застряв в дверях. Я выдернул есаула, бежавшего последним, за шиворот, и мгновенно заложил дверь засовом.
284 
