– Пусть так, пане, – неожиданно легко согласился Юдка. – Вместе, стало быть, и пойдем. Я визу справлю, через Рубеж проведу, пан Рио нас поведет в том Сосуде… по тем землям, стало быть, по пеклу, – бывший надворный сотник усмехнулся. – По рукам?
Сотник, помолчав, кивнул.
– От и добренько! – радостно задребезжал Рудый Панько. – Вишь, пане сотнику, не зря ты старого пасичника послушал, ох, не зря, еще внучков тетешкать будешь… Натетешкаешься вдосталь, – и, без всякого перехода, забормотал под нос не то стишок, не то песенку:
- – Ой продала дивчина сердце,
- Та й купила черкасу седельце.
- Седельце за сердце купила —
- Она его верно любила…
– Только, панове, еще одно, – сказал Юдка, дождавшись, пока старикашка допоет. – Еще самая малость… Визу заверить надо у владыки.
Я впервые увидел, как удивляется сотник Логин:
– У владыки?! Митрополита?! Твою нечистую, чортову, жидовскую визу?!
– Вэй, пане, при чем тут митрополит? К царице ехать надо!..
Кровь бабахнула сотнику в лицо, алым залила лысину:
– То ты… сучья кровь… песий выкормыш… издеваешься?!
– Ой, зачем гневаться, пане, – ласково запричитал старикашка. – Зачем беспокойство творить, раз пан Юдка правду сказывает? То пан Юдка не придумал. До царицы надо ехать, ну и что ж такого, до Питербурху, были уже хлопцы, ездили. То не штука. Ничего такого, ну, возьмете пана Рио и слетаете, великое дело, до царицы…
Смотреть на сотника было интересно. Забавно было смотреть, чтобы не сказать смешно. И когда я в последний раз искренне, беззаботно смеялся?
Вероятно, то было еще до заклятия.
* * *
Нас с Юдкой не стали возвращать в подвал. Поселили порознь, кормили хорошо, дали возможность помыться и переодеться, но под каждым окном денно и нощно стоял воин при полном вооружении. Мне даже жаль их сделалось, честное слово. Куда мне бежать?
Новая встреча с Паньком случилась ночью, посреди ровного заснеженного поля. Мы снова остались вчетвером – стражники отступили далеко за грань видимости. Небо, почти полностью заваленное тучами, почти не давало света, зато снег, казалось, светился сам по себе.
– Отче наш, карандаш, як наш, так ваш, як тут, так там, по колена каптан, моли бога, гетьман…
Продолжая рассеянно бормотать, Рудый Панько сунул руку в карман, так глубоко, что, казалось, сейчас дотянется до собственной пятки. Бездонные у него карманы, что ли?
– Ай, ай!
Кричал не Панько. И, разумеется, не сотник Логин, да сотник и не сумел бы издать такого тонкого, противного звука. Юдка молчал, и я молчал, а кричало то, что оказалось у Панька в руке.
– Цыть, капосник!.. В Питербурх полетишь, панов повезешь.
Из кулака забавного деда свисал тонкий шнурок с кисточкой на конце, и по тому, как шнурок подергивался, я понял, что это хвост.
– Каких-таких панов? Одного свезу, а боле…
– Цыть, говорят тебе!.. Пане сотнику, ежели станет в дороге выкобениваться – крест на него кладите, не бойтеся.
Старикашка разжал руку – на снег неуклюже шлепнулся его небольшой, с котенка, собеседник. Черный, покрытый вроде бы шерстью, в темноте не разглядеть; желтые глаза сверкали, как две латунные блестки.
Сотник Логин поднял руку, медленно коснулся лба, живота, правого плеча, левого; протянул сложенные щепотью пальцы к дивному зверю – тот по-собачьи заскулил, отшатнулся:
– Не надо! Свезу, коль велите, и двоих!
– Троих, песья кровь!
– Троих?! Батечку, та пожалейте!.. Опять за черевичками, или как?
– За соизволением. Визу надобно заверить, вот что!
– А-а-а…
Странное существо отступило в сторону – опасливо косясь поочередно на Панька и на Логина, кланяясь и приседая; хвост волочился по свежему снегу, оставляя замысловатый след.
– А-а-а… Уже не надо черевичков… Теперь за визой летают!..
Порыв ветра; хвостатый, секунду назад умещавшийся в кармане у Панька, сделался вдруг размером с ломовую лошадь. Нет, больше; острые сверкающие глазки стали подобны огненным фонарям на богатой карете. Когда-то я видел кареты с фарами, давно, в столице…
– Садитесь, панове, – заботливо сказал Панько. – На хребет и садитесь.
Логин, которого превращение странного зверя впечатлило еще больше, чем меня, поднял руку. Существо завизжало – прежним, тонким и противным голосом:
– Та не клади креста! Батьку, та скажите ему, пусть не кладет!
Сотник помедлил. Нерешительно опустил руку, оглянулся на Юдку:
– Слухай, душегуб! Коли только ты задумаешь бежать…