Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
39 
Шайлер не рассказала об этом Оливеру, поскольку было очевидно, что он приглашения не получал, он никогда не стал бы скрывать от нее таких вещей. Ей вдруг показалось очень странным, что в Комитет не пригласили Оливера, ведь его семейству принадлежала половина Верхнего Ист-Сайда и все графство Датчес.
— Угу. Правда обхохочешься? — сказала она.
Лицо Оливера окаменело. Он снова помрачнел и покачал головой.
— И ты мне не сказала? — с трудом выговорил он. — Я теперь прямо уже и не знаю, как тебя и называть.
Он зашагал прочь по коридору, а Шайлер осталась стоять, глядя ему вслед. И каждый шаг Оливера словно символизировал ту пропасть, что разделяла их теперь. Он был ее лучшим другом. Человеком, которому она доверяла, как никому более. Как он мог отказаться от нее из-за каких-то дурацких общественных предрассудков? Но Шайлер знала, почему он сердится. До сих пор они все делали вместе. А теперь ее пригласили в Комитет, а его — нет. Их пути внезапно разошлись. До чего же все глупо! Она сходит на заседание, потому что бабушке того хочется, а потом бросит Комитет. На кой он вообще ей сдался? Он ей совсем не интересен!
ГЛАВА 19
До чего же забавно смотреть, как другие пугаются вида свежей крови! Мими вспомнилось, как в прошлом году они сидели в этой самой комнате и думали, что пора начинать планировать ежегодный бал Четырех сотен. Тема, оформление, кого приглашать и чем завершить. Конечно, Джек знал: что-то происходит. От ее брата ничто не ускользало, судя по всему, такие, как они с Джеком, куда лучше были осведомлены о происходящем, чем прочие.
У Мими тоже случались ретроспекции — воспоминания, обрушивающиеся на нее без предупреждения. Например, как в тот раз, когда она отправилась на остров Мартас-Винъярд, но вместо того, чтобы оказаться у ресторана «Черный пес», очутилась в каком-то фермерском доме, и на ней было ужасное полосатое бумазейное платье, хотите верьте, хотите не верьте. Или как в тот раз, когда она сдавала зачет по французскому, к которому совершенно не готовилась, и получила высшую оценку, потому что внезапно бегло заговорила по-французски.
При этом воспоминании Мими улыбнулась и посмотрела на входящих в комнату членов Старшего комитета, в том числе и на свою мать. Каблуки туфель от Маноло Бланика негромко цокали по полу из розового мрамора. Было тихо. Женщины с безукоризненными прическами — прямо из салона — кивнули друг другу и весело помахали рукой своим детям.
Зал Джефферсона в бывшем особняке Флудов, названный в честь третьего президента США, и выдержан был в стиле Монтичелло.[10] Здесь были высокие сводчатые потолки, словно в соборе, на стенах висело несколько портретов кисти Гейнсборо. Посреди зала за большим круглым столом сидели новые члены Комитета, испытывавшие, судя по их виду, попеременно то скуку, то страх. Мими узнала не всех, некоторые были из других школ. Ну и уродливая же форма в «Найтин-гейле»! Прочие члены Младшего комитета сидели за партами либо стояли, прислонившись к подоконникам или скрестив руки на груди, и молча наблюдали за происходящим. Мими сразу заметила, что Джек соблаговолил удостоить их своим присутствием.
Так значит, стражи все-таки решили включить эту ван Ален в Комитет. Странно. Мими совершенно не помнила ее в своем прошлом, хотя бы со времен Плимута. А ведь она должна бы где-то там быть. Надо получше покопаться в подсознании. Когда Мими оглядывала зал, она могла мельком разглядеть, кто кем был. Вот Кейти Шеридан, например, всегда была среди ее друзей: в 1850 году они вместе дебютировали, выезжали в свет во время своего первого сезона. А Лиззи Харрис год спустя была подружкой на ее свадьбе в Ньюпорте. А с Шайлер — ничего.
Что же касается Джека, ну, они были вместе целую вечность и даже дольше. Он единственный, чье лицо она видела постоянно; он поджидал Мими в каждом ее воплощении. Если как следует заняться медитациями, возможно, она сумеет добраться до самых отдаленных глубин собственного прошлого, до поры их рождения, до Египта времен, предшествовавших потопу.
Вперед выступила миссис Присцилла Дюпон, неизменная героиня всех колонок о светской жизни города, и она же — финансовая и социальная сила, стоящая за многими самыми внушительными культурными учреждениями Нью-Йорка. Подобно прочим присутствующим здесь женщинам, миссис Дюпон была сверхъестественно стройной, гладкое, без морщин лицо окаймляли блестящие, коротко подстриженные волосы. В черном костюме от Каролины Эррера она смотрелась элегантно и строго. Миссис Дюпон на правах председателя комитета и главы стражей объявила собрание открытым.
39 
