Последние отзывы

  27  

Анна вспомнила, что на этот счет у Патрика были другие планы, но не стала ничего говорить Молли. Только спросила о Гарольде, но женщина вспыхнула:

– О, миледи, у них одно на уме! Только молодой Симмел добр и помогает мне, а эти всего лишь хотят занять место Патрика под моим одеялом. И Гарольд точно такой же.

– Ты не права. Гарольд приходил ко мне и сказал, что у него вполне честные намерения. Подумай, Молли. Он неплохой парень, а женщине надо кого-то любить.

– У меня есть кого любить, – отрезала вдова, глядя на сидевшую у огня с рассеянным видом Патрицию.

У Патрика и Молли родилась странная девочка, задумчивая и мечтательная. В отличие от неугомонной и шумной Агнес Постоялый Двор, она росла тихой и неприметной. Она во всем была послушна, выполняла любую работу с усердием, но ее мысли всегда витали далеко. Оживлялась она, лишь когда вечером все собирались в большом зале и под мерный стук дождя в окна начинались рассказы о бесах, эльфах и привидениях. А поскольку именно Гарольд знал их неимоверное количество, то маленькая Пат питала к светловолосому гиганту куда более теплые чувства, чем ее мать.

Анна надеялась, что со временем такая привязанность девочки к Гарольду заставит Молли благосклонней относиться к преданному поклоннику, который раз за разом получал непреклонный отказ.

Вскоре в Нейуорте случилось происшествие, едва не завершившееся плачевно, но в итоге приведшее к окончанию вражды Майсгрейвов с шотландским родом Баклю и насмерть рассорившее барона с соседями из Норт-Тайна – семьей Доддов.

В некий вечер к стенам Гнезда Орла приблизился внушительный отряд всадников. Филип, узнав, в чем дело, велел немедленно опустить мост, хотя время было уже позднее.

– Это Мердок Додд, самый лихой парень в Пограничном крае. Немало скота угнали мы с ним у наших соседей из-за Тевиота^[15].

У Анны было свое мнение по поводу забав времен юности ее супруга, но она ничего не сказала и, надев единственное нарядное платье с подбитыми лисьим мехом широкими рукавами, с улыбкой вышла к гостям.

«Самый лихой парень в Пограничье» оказался грузным, но необычайно подвижным сорокалетним мужчиной с огненно-рыжей гривой волос. С ним прибыла вся его семья: жена – маленькая, столь же бойкая, как и ее муж, лихо сидевшая в седле по-мужски, двое подростков-сыновей и старшая дочь от первого брака.

Анна разглядела их, лишь когда все они оказались в большом зале. Это были первые гости в Гнезде Орла, и Анне хотелось, чтобы они заметили, как у нее поставлено хозяйство и какой повсюду царит порядок. Однако семейство Доддов если и заметило это, то не подало виду. От них разило конским потом, их сапоги были грязны, и сами они были по шею забрызганы грязью, что, правда, не помешало им обнять и расцеловать Анну и барона словно близких родственников. По крайней мере, это сделали Мердок Додд и его жена Ребекка. Мальчишки же, Питер и Этрик, тотчас плюхнулись за стол и стали вопить, что они невыносимо голодны, и стучать рукоятями мечей по доскам, пока служанки не вынесли еду. И лишь после этого Анна увидела дочь Мердока Урсулу и несколько минут была не в силах отвести от нее глаз.

Никогда ничего подобного она не видела. Девушка была рослой, статной, длинноногой, мужская одежда не скрывала, а только подчеркивала ее фигуру. Все ратники Майсгрейва глядели на нее, словно остолбенев. Урсула казалась очень сильной и гибкой одновременно и, несмотря на женственность, носила на бедре меч столь привычно, что Анна готова была поклясться, что девушка лихо умеет с ним управляться. У нее было несколько грубоватое, но привлекательное лицо и длинные огненно-рыжие волосы, заплетенные в толстую косу.

Но больше всего Анну поразили ее глаза. Она не разглядела их цвета, но ее повергло в изумление выражение жгучей ненависти в них. Глядела она на одну только Анну, а когда Филип, окликнув ее, пригласил к столу, она перевела взгляд, и лицо ее тотчас переменилось, осветившись такой нежностью, что у Анны заныло сердце от ревности.

– Не поприветствуешь ли ты и меня, как моих родных, сэр Филип Майсгрейв? – спросила Урсула, приближаясь к нему бесшумной походкой дикой кошки. Когда же Филип склонился, чтобы коснуться ее щеки, она стремительным движением обняла его и наградила столь страстным и долгим поцелуем, что барону пришлось силой освободиться из кольца ее рук. В зале раздались смешки.

– Ты, я вижу, совсем выросла, Урсула, – сказал Филип, – и кое-чему научилась.

  27