Последние отзывы

  36  

— Я видела его прошлой ночью не менее четко, чем вижу сейчас тебя. Вожделеемое им невыразимо. Она в опасности всякую ночь, и каждую ночь нечто кошмарнее прежнего подстерегает Ангелику, едва она смежит веки.

— А что мистер Бартон? Они ничего не видели? Как они могут в вас сомневаться?

Нора понимала, что Джозеф усомнился в супруге либо непременно усомнится. Ступая по их дому безмолвно и незримо, она понимала конечно же очень многое.

— Из меня вымотаны почти что все жилы. Каждой ночью я гибну от ужаса. Где Ангелика сейчас?

— Наверху. Пожалуйста, мэм, я кое с кем знакома. Могу за ней сходить. Она понимает всякие темные дела, но при этом бесстрашна, как мужчина.

Обещание помощи было словно греза. Невозможно, чтобы существовал кто-либо, способный помочь Констанс; невозможно, чтобы Нора была знакома с этой женщиной; невозможно, чтобы она в силах была запросто сходить за подобным человеком немедленно. Нора сказала:

— Мэм, ее помощь принимали в лучших домах.

Надежда и возможность вступили в свинцовые ноги Констанс; она поднялась.

— Да, прошу тебя. Ступай сей же час, передай ей, что нужда моя неотложна. Сей же час приведи ее сюда.

Если мистер Бартон будет справляться, скажи… я не знаю. Не пророни перед ним ни слова. Ступай же, пожалуйста.

Констанс облачилась в Норин передник и заняла ее место в кухне, кое уже многие годы было ей исключительно непривычно. Она наказала Норе быть нечестной с Джозефом, нимало не колеблясь. В Констанс говорило сердце; с первым же порывом страха ее вера в супруга сгинула. Она боялась лишь, что ирландке нельзя довериться, что та не удержит язык за зубами, и взвешивала благонадежность девушки, производя твердые, мужеские выкладки.

Она готовилась к его возвращению. Заслышав малейший шум, она набирала полную грудь воздуха и снаряжала себя ко лжи, но когда он в самом деле встал в дверях кухни, это произошло в полной тишине, и Констанс, развернувшись, содрогнулась при виде истекающей дождевыми каплями фигуры. Он возложил руки ей на бедра.

— Ах, так это ты ныне у печи? Куда же делась Нора?

Ложь сцепила рот Констанс изнутри своими шипа стыми членами.

— Она, я послала ее найти… Ей стало скверно, вдруг заявило о себе ее здоровье.

Констанс осознала удовлетворенно, что для мужчины, даже медика, известие о недомогании женщины есть действенный отвращающий талисман, таинство за пределами поверки, приглашение самцу отступиться, сохранив лицо.

Джозеф вряд ли сказал ей хоть пару слов, поглотив без недовольства пищу, кою она приготовила столь скверно. Ангелика, обрадовавшись новизне ужина в компании родителей, задавала отцу вопрос за вопросом, в любых пропорциях смешивая детский лепет и эксцентрическую взрослую болтовню:

— Папочка, почему крокодильчики плачут?

Он притворялся, будто находит в речах дочери развлечение, вопрошал ее ответно, разъяснял науку сохранения льда в разгар лета, склонял дитя посредством череды примеров к обсуждению под своим водительством любимой темы: как именно звери обращаются в других зверей на протяжении столетий.

Он не расспрашивал ни о «летающем человеке», ни о напастях, занимавших Констанс утром, ни о здоровье Ангелики. Он не спрашивал, нездоровится ли Констанс, встревожена ли она ужасной ошибкой прошлой ночи.

Он замечал лишь то, что ему угождало, а прочее отбрасывал.

При всяком шорохе Констанс искала взглядом Нору с ее спасительницей, однако те не явились ни во время трапезы, ни когда Констанс, убрав со стола, трамбовала угли в печи и предсмертная июньская пепельность покинула небо, подгоняемая зелеными тучами и припадочным дождем, что нервически бичевал оконные стекла.

Наверху Констанс медлительно купала гребень в Ангеликиных кудрях, меж тем девочка жалась к материнской ноге; ночные страхи принуждали ее вернуться под защиту матери. Но затем появился Джозеф.

— Почитать тебе на ночь? Мы можем дать твоей матери отдохнуть.

— Ты, вероятно, утомился, любимый мой. Ты не должен ее развлекать.

— Ты тоже останешься со мной? — вопросила свою мать Ангелика.

— Навряд ли это необходимо, — повелел он. — Отпусти свою мать.

Ангелика выскочила из кровати, упала на четвереньки, подобно кошке, замотала головкой, осматривая свое скромное книжное собрание.

— Мамочка, ты навряд ли необходима, — пропела она. — Папочка будет читать.

  36