70 
— Не будем говорить на эту тему. А все, что в моих силах, я сделаю, не сомневайтесь…
Благословить отплывающих явился благочинный Нафанаил с клиром; священники бродили среди снастей, размахивая кадилками, в которых (за неимением ладана) сладко тлел янтарь, добытый как раз возле Гижиги, куда и отплывала «Камчатка». Твердо стуча в палубу костылем, прапорщик Жабин прошел к штурвалу, велел отдавать концы. Обратясь к толпе, он сказал:
— Простите, люди, если кого случайно обидел… Раздались последние напутствия отплывающим:
— С богом, Никола, ждать будем!
— За Дуньку не беспокойся, я пригляжу…
— Петенька, береги себя, голубь ясный!
— Вертайтесь с победой, ребята… ух, и выпьем же!
Швартовы плюхнулись в воду, обдав Соломина веером соленых прохладных брызг. Ощутив весь пафос этого торжественного момента, он испытал жажду высоких слов.
— Помните! — прокричал Соломин. — Помните ту надпись, что высечена на скале в Фермопильском ущелье: «Путник, если возвратишься в Спарту, скажи согражданам, что мы полегли за свое отечество, как нам повелел суровый закон…»
— Помним, — отозвался со шхуны зверобой Егоршин. Раздался неприличный смех — это стали потешаться Неякин с Трушиным; доктор даже сказал Соломину:
— Вы бы им сразу по-латыни нацицеронили! У нас же спартанцы шибко грамотные, мимо щей лаптем не промахнутся…
Паруса хорошо забрали ветер в свои объемные пазухи. Гася кадило, Нафанаил упрекнул Соломина:
— Нашли что вспоминать. Разве это прилично православных христиан сравнивать с язычниками? Прежде чем говорить, надобно как следует подумать…
Шхуна удалялась, по берегу ее догоняла Расстригина:
— Серафимушко-о, ангел мой, куды ж ты уехал? Издалека донесло глас ответный, глас ангельский:
Что, завертелась, стерва? Вот прибьют меня самураи японские, будешь знать, какого херувима лишилась…
Они уплыли. Всем сразу сделалось тоскливо.
За скалами, что запирали вход в Авачинскую бухту, шхуну вздыбило на гребень и легко сбросило вниз — в глубокий разлом между волнами. Началась качка, но пока плавная.
— Ее-то и не люблю, — сознался Егоршин. — Уж лучше бы трясло, как в телеге, а теперича едою лечиться надобно. Он развязал домашний мешок, предложил Жабину:
— Не хочешь ли, флотский, юколы попробовать?
— Я же тебе не собака, — ответил Жабин.
— Так это как ведь сделать юколу. Иной юколы для семьи наготовит, а ее собаки ногой лягают. У меня же чисто собачья, зато человека от нее за уши не оттащишь…
Перед ними уже распахнуло океанскую ширь.
— Никифор Сергеич, — обратился Исполатов к прапорщику, — сейчас, когда земля со всеми ее дрязгами осталась за кормою, я хочу вас спросить серьезно: вы что, действительно рассчитываете прошмыгнуть между Сциллой и Харибдой?
— Туман, как и вода, любой грех кроет.
Траппер не отказался от юколы, которая по вкусу напомнила ему хорошую ветчину. Он спросил Егоршина, на каком дыму коптился лосось — на тополевом или на кедровом?
— Неужто ты можжевельного дыма не учуял?..
В тесном форпике шхуны, который заняли старые служаки, уже началась картежная игра. В такт шлепанью карт гулко шлепалось и днище шхуны, с разбегу падавшей в провалы волн. Сережа Блинов жестоко укачался.
— В лоск, — заметил при этом Расстригин. — Но вот что интересно: коли в кабаке, так блюют за малую душу, а на корабле люди этой слабости почему-то стыдятся.
— Потому что трезвые, — ответил Исполатов и, заглянув в зеленое лицо юноши, протянул: — Хорош… вроде огурчика.
Траппер приставил к губам студента бутылку.
— Что это такое? — отбрыкивался тот.
— Барахло ужасное — виски.
— Помилуйте, как можно! Если мама с папой узнают, что я пил виски… меня же домой больше не пустят.
Траппер заверил юнца:
— Мама с папой не узнают, а болтать мы не станем. Заставив Сережу сделать несколько глотков, он спровадил его в трюм отсыпаться:
— Так будет лучше. Но старайтесь поменьше глазеть за борт, там ничего интересного пока не наблюдается…
— Дай и мне хлебнуть, — попросил его Егоршин.
— Сначала укачайся, старина.
— Не для того ем, чтобы рыбок кормить…
Большие зеленые волны бежали вровень с фальшбортом корабля, их загнутые языки торопливо облизывали кромку палубы, по которой, хватаясь за штаги и ванты, передвигались люди.
— Хороший ветер, — прокричал Жабин, — очень хороший!
От самого Петропавловска до мыса Лопатка почти не было людских поселений, а если на берегу изредка виднелся неряшливый сарай, то никто не мог объяснить — для чего он там поставлен (очевидно, это была тайная работа американских факторщиков). Нижние шкаторины парусов давно вымокли, отяжелев.
70 
