Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
78 
– Вези! – решил отец.
Северные мужики – это вам не лилия в проруби, если за что берутся, сладят! Уж будьте уверены!
И вертолет отыскали, и договорились со всеми возможными и невозможными начальниками, и с чукчами переговоры провели. Да, к слову сказать, Захар к тому времени не пацаном пустым числился, а личностью известной, авторитетной и среди своих уважаемой.
Как его везли, он помнил клочками кратковременной памяти: трясло, что-то рядом с ним перемещалось, двигалось, гул вертолета помнил, как перекладывали на нарты, мороз щеки щипал, странно, но тоже запомнил, а потом провал временной.
Более или менее в сознание пришел, когда понял, что лежит в чуме, голый, а над ним склонился странный человек. С выдубленным до глубокой коричневости морозом, ветром, снегом и знаниями непростыми лицом; глазами, пугающими бездонностью черноты, и безжалостными, злыми пальцами. Эти пальцы, силы необыкновенной, ощупывали всего Захара с ног до головы, причиняя боль и жар, как от кочерги раскаленной, и, казалось, проникали внутрь тела, до самого позвоночника.
А он и стонать не мог, подумал – все, умер, в ад несуществующий попал!
«И чем уж я нагрешил?»
– Однако, почти мертвый, – сказал кто-то у него над головой.
Странный это был голос, окрашенный множеством оттенков, тембров, хриплый и высокий одновременно, глубокий и протяжный, тягучий.
– Жила жизненная, однако, в нем надорвалась! Соки не текут! – проскрипел-пропел голос над Захаром.
Чей-то другой голос со стороны что-то сказал, Захар не расслышал, понял, что есть рядом кто-то еще, да и голос знакомый, только не вспомнить чей.
Надо бы постараться, вспомнить, решил он, но не смог.
– Думать буду! Разрешения надо спросить, он уж там, куда ходить нельзя, однако! – проскрипел песню голос пугающий.
Другой, знакомый, но так и не опознанный голос что-то ответил. Уговаривал, понял Захар по интонации.
– Иди! – повелительно и безоговорочно, повысив все тона, отповедью приказал голос. – Не мне решать!
А Захар поплыл от напряжения в привычное уже пустотье, перестав слышать жизнь вокруг.
И так, без возврата в сознание, в видение и слышание реальности, начался его путь назад, оттуда, «куда ходить нельзя»!
Мужики потом рассказывали: три дня сидели, ждали приговора шаманского. Он не выходил, слышали только бубен, пение горловое, какие-то звуки завораживающие, странные, но издалека, их чукчи близко не подпускали к шаманскому чуму и сами не ходили – табу! На четвертый день, совсем рано утром, появился перед ними шаман, тихо, без единого звука, как из ниоткуда материализовался, так они его сразу и не узнали – постарел лет на двадцать! И строго так, словно они провинились в чем, отослал:
– Уезжайте! Приедете за ним через тридцать три дня! Вернуться разрешили, а жизнь он пока не заслужил! Уходите, быстро! Чужим здесь нельзя сейчас!
Да так сказал, что мужики бывалые, видевшие-перевидевшие много чего на свете, в нарты попрыгали и деру дали, словно черту в пасть заглянули! Во как бывает, в жизни-то!
Захар же эти три дня и три ночи находился в глухом безвременье, в пропасти, где смертному заказана дорога!
Где-то очень далеко, еле различимо в пространстве, стучало сердце похожими на тамбурин гулкими ударами – тук-тук-тук-тук! Он различил через затягивающую серость непрогляди, уловил этот звук, единственное напоминание о жизни, и пошел на него!
Рвался из всех сухожилий, разрывал вены, артерии, связки – на звук, на звук, на звук, – напоминание о еще существующей где-то жизни! Тук-тук-тук-тук – утробно, как бег крови в венах, страшно оттого, что ты его услышал, и обнадеживающе маня, оттого что ты его услышал!
Тук-тук-тук-тук-тук!!! Громче, громче. Отчетливей!
И вдруг Захар осознал, что он олень! Вожак! Самый сильный, самый разумный, самый выносливый из стада, молодой олень! Единственный сильнейший вожак!
Он уводил охоту от своего стада, от самок и оленят, далеко, через тропы, через низкорослый ельник, в болото. И заигрался, увлекся, перехитрив преследователей, завел в топь, но и сам попал! От лишней глупой гордости, радости победителя – попал!
И увяз! Сильно. Смертельно! Провалившись всей тушей, четырьмя ногами, до самой спины! И слушал этот трагический барабанный набат, поменявший окрас звука:
– Тум-тум-тум-тум!
Совпадавший с ритмом его тока напуганной крови, с его борющимся за жизнь сердцем!
– Тум-тум-тум-тум-тум!
Он знал наверняка, понимал, что у него есть только один шанс, последний, и вложил в этот шанс все силы, всю энергию, данную ему от рождения до сего рокового дня! Он вдохнул холодящего морозного воздуха всей мощью груди, собрав в этот вздох и последний порыв всю гордость и ответственность вожака, самца-победителя – и рвану-у-у-л!!!
78 
