Последние отзывы

  216  

Что касалось подруги Дика, то и она не вызывала у Паркера симпатии. Глупая, вздорная, пустая бабенка, которую только тронь пальцем — и она уже закрывает глаза, валится навзничь и начинает раздвигать ноги. Тьфу!..

От Майкла не было никаких вестей с тех пор, как он уехал с острова. Примерно с того же самого времени Паркер не написал ни одной достойной строчки, словно старина Майкл наслал на него порчу.

Когда Майкл был дома, Паркер искал уединения и тишины, чтобы, как он говорил, «работать спокойно». Сейчас же он не переставал удивляться, как же сильно не хватает ему старого ворчуна. Несколько раз он ловил себя на том, что неосознанно напрягает слух, стараясь расслышать в тишине дома знакомые шаги, доносящийся с кухни звон посуды, скрип закрываемой двери или жужжание пылесоса. Оказывается, понял Паркер, именно эти звуки и создавали в доме уютную, спокойную атмосферу. Без них же он чувствовал себя одиноким и покинутым.

Много лет назад, когда он кочевал из одной больницы в другую, ему очень не хватало друга. Общаться он мог только с соседями по палате или с сиделками, но первые выздоравливали и покидали больницу, со вторыми же никакой дружбы не получалось. Нет, разумеется, сиделки были с ним вежливы и предупредительны; некоторые искренне жалели его, однако Паркер чувствовал — на самом деле им не до него. У каждой из них были свои заботы, свои проблемы, семьи, друзья. А он был совершенно один на всем белом свете. Именно тогда в его сердце свили себе гнездо беспощадная язвительность и ненависть. Только с их помощью он мог защититься от одиночества. Язвительность была его щитом, а ненависть — мечом, которым он разил наповал.

Но когда Паркер снова начал писать и добился первых успехов после выхода книги о Дике Кейтоне, положение изменилось. Он сам начал уставать от ненависти. Она утомляла его, высасывала силы, и Паркер наконец захотел от нее избавиться, Но как он ни старался, как ни клялся себе, что с завтрашнего дня попытается любить окружающих и станет доброжелательным и внимательным — ничего не выходило. Ненависть и злость так глубоко укоренились в нем, что вырвать их из сердца можно было только «с мясом», а на это у него не хватало ни сил, ни мужества. И Паркер продолжал потихоньку подкармливать свои тайные пороки, пока в один прекрасный день не обнаружил, что уже не может без них обойтись.

Это был своего рода симбиоз. Ненависть — и как абстракция, и как вполне реальное чувство — не могла существовать сама по себе; чтобы выжить, ей нужен был он, Паркер. Но и ему ненависть была необходима, так как без нее жизнь теряла смысл, превращаясь в бессмысленное существование.

И теперь, когда Майкл исчез, Паркер снова остался один на один со своим единственным союзником.

На мгновение ему стало ужасно жалко самого себя, однако это не помешало ему оценить злую иронию судьбы. Ведь в том, что в конце концов он остался совсем один, Паркер мог винить только себя.

— Бедный я, бедный!.. — прошептал Паркер. — Впрочем, если посмотреть на это с другой стороны, все не так уж плохо. Во всяком случае, до конца осталось немного…

Он был уверен в этом. Последний козырь лег на стол в тот момент, когда он отправил «Зависть» Ною, и теперь Паркер не мог бы ничего изменить, даже если бы захотел. Так или иначе, скоро все должно было завершиться. Цель, которую Паркер поставил перед собой четырнадцать лет назад, была близка к воплощению, и ему оставалось только дождаться финала.

Каким будет этот финал, Паркер пока не знал, однако вне зависимости от того, победит он или проиграет, эти четырнадцать лет дались ему нелегко. Все, что он думал, делал, говорил или писал, — все было подчинено одной, единственной цели; ни на что другое у него уже не оставалось ни времени, ни сил.

Он добился известности, но его настоящего имени никто не знал, потому что Паркер сам пожертвовал славой ради своей главной цели. У него были большие деньги, но ему не на что было их потратить. Он был хозяином прекрасного особняка, но дома у него так и не было. В пустых комнатах царило одиночество, которое Паркер разделял лишь с призраком повесившегося плантатора, а жажда мести стоила ему его единственного настоящего друга.

И, похоже, она стоила ему Марис.

Марис ему не хватало настолько сильно, что он испытывал боль почти физическую. Если бы Паркер был женщиной или ребенком, он мог бы даже заплакать, но крепился. Каждый раз, когда на глаза ему попадался предмет, к которому она прикасалась, он чувствовал, как у него сжимается сердце. Паркер даже дышать старался поглубже, надеясь уловить в воздухе запах ее духов, хотя каждый раз при этом он невольно сравнивал себя со спятившей теткой Майкла, которая жила на чердаке со своими горько-сладкими воспоминаниями о невозвратимом прошлом и страхом перед немытыми фруктами.

  216