Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
57 
Если он связной, которого ждут с важным сообщением, исчезновение лишь вызовет у врага повышенный интерес к этой зоне. Но и выпускать его тоже нельзя…
Из-за кочки вынырнул Калинкин. Теперь ему не было смысла сепаратничать – четверка соединилась.
– Ты что мокрый?
С Васи действительно текло – хоть выжимай.
– Ты сказал «брод», а почем мне знать, где тут брод? Пришлось вплавь. Ничего, только взбодрился.
– Поотстанем, – приказал Романов. – И веером. Мы с прапорщиком посередке, Слива двадцать шагов справа, Кузин слева.
Дистанцию увеличили до двухсот метров. Можно было себе позволить – до леса оставалось еще прилично.
– Точно шпион, – возбужденно приговаривал Калинкин. – Видал, как озирается? Почему мы его не берем? Допросить же надо.
– Это курьер, Вася. Скорее всего, ни черта не знает. Просто несет донесение. Эх, его обыскать бы… Только как?
Романов припал к биноклю. Согнувшись в три погибели, подбежал Слива.
– Обшарить бы его, лапушку.
– Великие умы мыслят сходно. Но как? Не под анестезией же?
Унтер почесал затылок.
– Мне делали нестезию. Когда пулю доставали. Ни хрена не чувствовал. Дозвольте биноклю, ваше благородие?
Поглядел-поглядел, да присвистнул.
– У него баклага на боку. На левом.
– Ну? И что такого?
– А если самогон? – Семен строго поднял палец. – Законы военного времени возбраняют. Вы вот что, ваше благородие. Бежите-ка за мной. У опушки его перехватим.
Не дожидаясь разрешения, он нырнул в заросли камыша, опоясывавшего поле широкой дугой. Кузин помчался за унтером.
– Чего это они, а? – удивился Калинкин. – И разрешения у тебя не спросили.
– Слива знает, что я ему доверяю. Он мужик дельный. Плохого не придумает. Аллюр три креста, Вася!
Пустились вдогонку.
«Нестезия»
Бежали резво. Прибыли на опушку, когда Нимцу до нее оставалось добрых пять минут хода.
– Что нам делать, Слива? – спросил подпоручик. – Объясните.
– Господину прапорщику ничего. Пусть ляжет вон под кустик, сховается. А ваше благородие я, когда надо, кликну. Начепляй повязку, Кузин. И вы наденьте.
Он достал из кармана нарукавную повязку с надписью «Патруль» – всем сотрудникам группы такие полагались по должности. Патруль мог остановить и задержать кого угодно, имелся у него на то особый мандат.
Кузину унтер что-то прошептал на ухо.
– Айда за мной. И зевай, зевай!
Они лениво вышли из кустов. Кузин старательно зевал и тянулся, будто только что дремал в тихом месте. С повязками, они выглядели обычным патрулем, какие рыщут по всей дислокации дивизии.
Контрабандист заметил их сразу. Замер, но сообразил, что и его увидели.
– Эй, хохол! – гаркнул Слива. – А ну подь! Поколебавшись и несколько раз оглянувшись, Нимец понял: бежать – только хуже сделаешь.
Приблизился, шагов за двадцать сдернул шапку.
– Эге ж! – якобы только теперь узнал его Слива. – Нимец! Куманек мой любезный! Чего у передовой шастаешь? За старое взялся?
Лицо контрабандиста на миг перекосилось. Видно, тоже узнал. Но сказать ничего не сказал, просто остановился.
– Ваше благородие! – крикнул унтер, оглянувшись на лес. – Дружка старого встретил! Антерес-ный хрукт!
Романов вышел, тоже потягиваясь. У Нимца должно быть ощущение, что он случайно напоролся на отдыхавший в кустах патруль.
– Чем это он интересный?
– А контрабандист. Нимцем звать. Я, куманек, теперя в военной полиции состою. Никуда вашему брату от меня не деться. Документ имеешь?
Крестьянин все так же молча достал тряпицу, из нее – сложенную вчетверо бумажку.
Алексей взял, со скучающим видом прочел: «Иосиф Мстиславов Крупко, житель села Круглое Русиновской волости». Печать, подпись – всё было в порядке.
– Тут написано «Крупко», а ты говоришь «Нимец»?
Ради конспирации обратился к унтеру на «ты», чего себе никогда не позволял, да самолюбивый Слива и не стерпел бы. Однако для обычных отношений между офицером и нижним чином выканье звучало бы подозрительно.
– Пасть разинь, – велел Семен задержанному.
Тот послушно раскрыл рот, высунул обрубок языка.
– Потому и Нiмец, что немой, – объяснил Слива то, что не успел дорассказать возле петренковой хаты. – Он мне разбойничьи схроны выдал, а напарники евоные, братья Стапчуки, его за то поймали, связали и язык оттяпали. У них, контрабандеров, порядок такой – кто страже лишнее наболтал, язык отрезать.
57 
