Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
35 
— Да… Со злыми духами надо быть осторожными. Ну их! Лучше будем кушать и пить кумыс. — И председатель протянул Людмиле Ивановне большую пиалу, по серебряному ободку которой важно ступали красивые верблюды. — Ну, будем пить! — сказал председатель. — А злые духи — фу! — И он махнул на окно, за которым что-то звякнуло.
Светка оглянулась — она сидела как раз у окна. И от неожиданности едва не выронила пиалу. Над ней нависала громадная верблюжья голова и шевелила толстыми мохнатыми губами, будто говорила: «А вот мы сейчас попробуем…»
Светка вскрикнула и отскочила от окна. Вокруг засмеялись. Председатель улыбнулся:
— Он добрый и очень любит катать гостей! — И, подойдя к окну, погладил по ноздрям белого верблюда.
Верблюд вёл себя совершенно интеллигентно и только позванивал серебряным колокольцем, который висел у него на шее.
— Фу! — вздохнула Светка. — А я так испугался… Так испугалась! — поправилась она и вдруг оторопело произнесла: — Тогда чего мы сидим? Надо идти кататься.
Председатель окликнул:
— Цагцурэн!
Племянница Баты тряхнула косичками, сердито взглянула на своего молодого дядю и выбежала из дома. Спустя несколько минут, подъехав к окну на коне, за которым бежал рыжий верблюжонок, она что-то спросила.
— Прокати друзей! — сказал председатель. Посмотрев на чашки с кумысом, он засмеялся: — Разве так пьют кумыс?
КАК ПЬЮТ КУМЫС
— Разве так пьют? — засмеялся председатель.
И старые монголы зашумели, закачали головами, улыбнулись:
— Монголы так не пьют. Вот Баирсайхан — тот сразу выпивает шесть пиал!
— Восемь! — сказал кто-то из стариков. — Надо позвать Баирсайхана.
Коля ещё сидел за столом и смотрел, как за окном какой-то худенький мальчишка помогал Генке взобраться на коня.
Коле тоже хотелось прокатиться и на коне и на верблюде, но не мог же он огорчить пожилого человека, заслуженного партизана! И он стал пить вторую пиалу.
— Всё! — вздохнул он и поставил пиалу на стол. — Как-никак второй литр!
— А вот Баирсайхан… — сказал председатель, и Коля подумал: «Его и зовут-то Баирсайхан! И живот у него, наверное… Он выпьет!»
И тут в дом вбежал тоненький мальчишка, который подсаживал Генку. Крепкие рёбра его ходили мехами. Он быстро кивнул — ему было некогда — и сразу взялся за дело. Наверное, он уже не раз демонстрировал перед гостями своё умение.
Коля посмотрел на него и махнул рукой:
— Ну, давайте и третью!
Тяжело отдуваясь, он одолел ещё полпиалы и сдался:
— Не могу!
А отец Баты посмотрел на Баирсайхана — тот принимался уже за четвёртую — и улыбнулся Коле:
— Мало, мало… А кумыс полезный, вкусный. — И вдруг сказал: — Сам генерал Давыдов хвалил.
— Кто?
У Коли едва не выпала из рук пиала.
— Генерал Давыдов!
— А вы разве и его знаете?
— А как же! — сказал, откинувшись на стуле, старик. — Разве можно не знать своего друга? Халхин-Гол знал, на фронте под Москвой знал! — И обьяснил: — Мы туда танковую колонну вели. Бой был. Победа была. Шапками менялись. Давыдов мне танковый шлем дарил, а я ему лисью шапку. Молодые были. Как Бата! — И, потрепав сына по плечу, вздохнул: — Хорошо было!
— А его дедушка тоже воевал вместе с генералом! — показал на Колю Церендорж.
— И фотографировался вместе! — сказал Коля.
— И я фотографировался! — воскликнул старый партизан. — У меня карточка есть… Бата!
Подняв крышку старого сундука, Бата достал танкистский шлем, бинокль и маленькую старую фотокарточку.
Снимок был потёртый, с пятнами, но от него так и дохнуло суровым давним временем. На гусенице танка в лисьей шапке сидел танкист с Золотой Звездой, с гармошкой в руках, а вокруг стояли и лежали на снегу люди в полушубках и в комбинезонах, и среди них монгол в танкистском шлеме и с биноклем на груди.
Колиного дедушки на этой фотографии не было. Наверное, вместе с Давыдовым он воевал в другое время, на другом фронте. И Коля огорчился.
— Не грусти! Иди пока, катайся, а дарга даст тебе адрес генерала, — сказал Церендорж. — Напишешь ему. Генерал тебе расскажет, как воевал твой дедушка. Генерал хороший человек. Иди катайся!
Коля допил кумыс, посмотрел на Баирсайхана, который заканчивал свою четвёртую пиалу — он тоже слушал весь разговор! — и бросился из дома с криком:
35 
