Последние отзывы

  97  

– Подъем! – скомандовал он.

– Ай, – капризно ответила она. – Иди лучше ко мне.

– Запросто, – сказал он, подошел к постели и, зачерпнув из ведерка горсть ледяных кубиков, высыпал их на ее голую спину.

Она завизжала как девчонка. Она уже и не помнила, когда издавала такие реликтовые звуки. Вскочила и набросилась на него с кулаками. Он ловко увернулся, нырком ушел в сторону и, приняв боевую стойку, сказал сварливым старушечьим голосом:

– Вот уж эти сектанты! Спят до полудня, а потом, лба не перекрестивши, понапиваются и голые по комнатам скачут!

Она спохватилась и набросила халат, с удивлением поймав себя на том, что зарумянилась, как девица на выданье. Это было странно, особенно принимая во внимание ее возраст, опыт, медицинское образование и в особенности то, для чего она была приставлена к Слепому.

– Есть новости? – спросил он, падая в кресло, наливая себе кофе и закуривая сигарету, уже вторую за утро.

– Есть, – сказала она, усаживаясь напротив и тоже наливая себе кофе. – Вечером тебе придется поработать.

– О! – сказал он, приподнимая брови и с закрытыми глазами водя носом над чашкой. – Хороший кофе. Давно я не пил хорошего кофе. И хороших сигарет я не курил очень давно. И давным-давно не слушал хорошей музыки в спокойной обстановке… А что за работа?

Она усмехнулась краешком многоопытного рта, поднося к губам чашку. Кем бы он ни был теперь или раньше, но дураком его назвать просто не поворачивался язык. Кто-то когда-то очень хорошо объяснил ему, что бесплатных завтраков не бывает…

– Работа простая, – сказала она. – Пару минут побудешь тенью отца Гамлета, вот и вся работа.

– О! – повторил он. – Эти волковские службы всегда напоминали мне любительские театральные постановки.

– То есть ты отказываешься? – спросила она.

– Не становись в позу, – небрежно ответил Слепой. – Как будто у меня есть выбор… Просто я хочу, чтобы вы знали: мне на вашу самодеятельность глубоко плевать.

– Это не самодеятельность, – серьезно и спокойно ответила она, и в глазах ее появился тот особенный рыбий блеск, который так не нравился Глебу. – Это религия.

– Да мне-то что, – с наигранной легкостью сказал Слепой и залпом допил кофе. – По мне, так хоть религия, хоть компот из чернослива – один черт. Тень так тень.

* * *

Ирине Быстрицкой не повезло: в тот день, когда она приехала в Крапивино, служба в церкви Вселенской Любви была отменена.

Волков уже вернулся из Москвы, но был просто не в состоянии шаманить. Разговор с полковником Лесных дался ему тяжело. Кроме того, следовало организовать ликвидацию лейтенанта Силаева. Незаметно для себя самого Волков уже переложил всю вину за инцидент с Колышевым с себя на узкие плечи прыщавого лейтенанта. В конце концов, стрелял все-таки он, и гибкая память Волкова уже похоронила в своих глубинах отданный им приказ: убрать Колышева и привести Слепого живым и невредимым.

Ему требовалось время, чтобы прийти в себя.

В идеале было бы неплохо услышать какую-нибудь хорошую новость, но на это он даже не рассчитывал. Тем неожиданнее был сюрприз, преподнесенный ему женщинами: здесь, в Крапивино, объявилась жена Слепого, жаждущая пообщаться с погибшим, как она считала, супругом.

– Пр-р-релестно, – сказал он, залпом хлопнув полный, стакан водки. – Это именно то, что мне было нужно.

Ирина всего этого, конечно же, знать не могла.

Прождав до вечера и убедившись, что служба не состоится, она на последней электричке вернулась в Москву и заночевала у одной из немногих оставшихся подруг. Виделись они редко, и потому дружба их была крепка и не омрачена мелкими житейскими разборками. Подруга не задавала вопросов, и Ирина с благодарностью не стала вдаваться в подробности.

Не могла же она объяснить постороннему, в сущности, человеку, что не может появиться вблизи своего дома из-за «хороших ребят», которые, возможно, еще не заметили ее отсутствия…

Весь следующий день – это была среда – она бесцельно бродила по городу, поминутно бросая нетерпеливые взгляды на часы. Можно было, конечно, отправиться в Крапивино прямо сейчас, но тогда пришлось бы вместо огромного города слоняться по поселку величиной с носовой платок или снова сидеть в библиотеке, пить чай с пирожками и выслушивать излияния Светланы… Теперь, при взгляде со стороны, ее высказывания не казались такими уж бесспорными. Вся эта трепотня насчет созидательного потенциала ненависти была не более чем демагогией, причем явно повторяемой с чужих слов. Сама Светлана не выглядела настолько обиженной жизнью, чтобы самостоятельно родить подобные идеи. В ней было что-то от семнадцатилетнего подростка, начитавшегося Ремарка и отождествившего себя с его героями, – это было не совсем то же самое, но очень похоже.

  97