очень нудно 
6 
Повязки с него уже сняли, горло почти не болело, и все говорило о том, что в ближайшее время его вежливо попросят покинуть больницу. Это было хорошо. Палата осточертела ему, тело, хоть и ослабленное болезнью, но по-прежнему крепкое, мускулистое, требовало действия, и, хотя Федор не имел ни малейшего понятия о том, что станет делать, выйдя за пределы больничной ограды, это его не волновало.., почти не волновало, если быть точным.
Он не пытался заглядывать вперед, у него и без того хватало поводов для волнений и тревог. Пытаться предугадать будущее, не имея прошлого, – что может быть смешнее и бесполезнее?
Он почти задремал на солнцепеке под ворчливую болтовню Петровича. В больнице его остригли наголо, и теперь солнце поблескивало в отросшем ежике седоватых жестких волос и в трехдневной щетине на заострившемся подбородке. Он сидел, время от времени поднося к губам потрескивающую сигарету и делая неглубокие экономные затяжки. Из котельной вышел погреться на солнышке истопник Аркадий, кряжистый сорокалетний мужик, до глаз заросший дикой черной бородой, в которой не было ни единого седого волоска. Несмотря на разбойничью внешность и весьма специфичную профессию, Аркадий, по слухам, отличался редкой трезвостью поведения и даже не прикасался к табаку, хотя, опять же, по слухам, которые любовно коллекционировал озверевший от безделья Петрович, в прежние времена больничный истопник был не дурак выпить, курил по две пачки «Беломора» в день и не давал прохода бабам – ясное дело, тем, до которых не было дела мужикам почище и потрезвее, чем он. Петрович утверждал, что Аркадий ударился в религию. Федор в ответ на эти утверждения только привычно пожимал плечами. Он знал, что такое религия, но особого интереса к ней не испытывал. Он считал, что если алкоголик в одночасье превратился в трезвенника, то не так уж важно, какому богу тот молится.
– Эй, увечные, – позвал от дверей котельной Аркадий. – Опять от Андреевны прячетесь?
– От нее, родимой, – с готовностью откликнулся Петрович. Андреевной звали старшую медсестру, отличавшуюся редкостной даже среди старших медсестер сварливостью и вздорностью характера. Петрович боялся ее как огня, и не был в этом оригинален. Даже терпеливый Федор порой испытывал острое желание бежать от этой холеной стервы с лошадиной физиономией без оглядки, не заботясь о сохранении достоинства. – От кого ж еще? Садись, покурим.
– Курить – здоровью вредить, – назидательно сказал Аркадий, неторопливо приближаясь к скамейке. Шагал он вразвалочку, уверенно попирая порыжевшими яловыми сапожищами подсыхающую грязюку во дворе. Под замасленным солдатским ватником на нем была черная от угольной пыли морская тельняшка с большой дырой на животе, а брезентовые штаны с накладками из засаленной до блеска коричневой замши, какие носят сварщики, были во многих местах прожжены насквозь и давно потеряли первоначальный зеленый цвет. – Сам не курю и вам не советую, – продолжал он, грузно опускаясь на скамейку рядом с Федором. – А вот посидеть можно.
– А кочегарка твоя не взорвется к едрене фене? – с подковыркой поинтересовался Петрович, обстоятельно прикуривая новую сигарету от микроскопического окурка старой.
– Не боись, Петрович, не взорвется, – успокоил его Аркадий, устраиваясь поудобнее и длинно сплевывая в сторону. – Это тебе не АЭС какая-нибудь, у меня котлы в порядке. А посидеть не грех. Тяжело без напарника, умаялся.
– Это как же – без напарника? – удивился Петрович. – Разве ж можно в котельной без напарника? Там же круглые сутки дежурить надо.
– Так а я ж тебе про что, – снисходительно усмехнулся Аркадий. – Васька Рукавишников, напарник мой, по пьяной лавочке в бане угорел. Говорил я ему, дураку: бросай, говорю, пить, помрешь…
– Накаркал, выходит дело, – авторитетно заявил Петрович.
Аркадий внимательно посмотрел на него, подавшись вперед, чтобы не мешал сидевший между ними Федор.
– Вот дать бы тебе, пердуну старому, по шее, – задумчиво сказал он, – да грех на душу принимать неохота. Нет, ты слышал? – с почти комичной обидой обратился он к Федору. Тот кивнул, не открывая глаз, показывая, что да, слышал. – Ну вот хоть ты нас рассуди, Федя. Ты человек столичный…
– С чего это ты взял, что я столичный? – поинтересовался Федор, открывая глаза и поворачивая к Аркадию осунувшееся за время болезни лицо.
– Так видно же, елы-палы, – просто ответил Аркадий. – По походке, как говорится, видать. Фасон у тебя нездешний, да и подобрали тебя, говорят, на московской трассе… У меня мент знакомый есть, так он говорит, что у них там от твоего дела крыша едет. Никто тебя не ищет, документов при тебе никаких… Машина твоя сгорела.., если, конечно, она твоя была. И заметь, номеров на ней не было.
6 
