Лёгкий, ненавязчивый романчик 
82 
На протяжении всего зрелища продолжают подъезжать и отъезжать полицейские машины, увозя демонстрантов и усмиряя пьяных. Дэви говорит, что все это стыд и позор для Америки. Макела заявляет, что это всего лишь первая ласточка, предвещающая куда как большие беды. Доббс возражает обоим, величественно утверждая, что эта демонстрация свидетельствует лишь о том, насколько свободно и открыто наше общество, и что в ткань нашего коллективного сознания вплетены корректирующие процессы, доказывающие действенность американской мечты. Макела смеется: действенность? Где же она действует? И требует привести хотя бы один пример этой действенности.
– Да, например, прямо здесь и сейчас, – дружелюбно откликается Доббс. – В области равенства.
– Ты что, шутишь? – выкрикивает Макела. – Какое равенство?
– Ты только посмотри, – и Доббс разводит в стороны свои длинные руки. – Вот мы все сидим в автобусе.
Все разражаются смехом, даже Макела. Каким бы бессмысленным ни было это заявление, оно вовремя кладет конец полемике. Оркестр в отдалении заканчивает исполнение «Янки-Дудл», а небо озаряется финальными залпами. Довольный своим своевременным дипломатическим ходом, Доббс разворачивается, включает двигатель и направляет автобус к выходу, чтобы обогнать толпу. Макела откидывается на спинку кресла и качает головой.
Однако это еще не конец. По дороге со стоянки Доббс задевает новенькую белую «малибу». Ничего особенного. Доббс выходит из автобуса, чтобы осмотреть повреждения и извиниться, и мы следуем за ним. Повреждение ерундовое, и парень ведет себя дружелюбно, но его жену вдруг охватывает ужас при виде всех этих странных типов, вываливающихся из автобуса. Она шарахается от нас, словно мы исчадия ада.
У Доббса при себе нет ни прав, ни денег, поэтому Макела достает свои вместе со стодолларовой купюрой. Парень смотрит на царапину на своем бампере, потом переводит взгляд на широкие плечи и обнаженную грудь Макелы и говорит: «Да брось ты! Ерунда. Со всяким случается. Я разберусь». И вместо того, чтобы взять деньги, даже пожимает руку Макеле.
Небо покрывается паутиной последних ракет, и со стадиона доносится многотысячный вздох толпы. Мы уже прощаемся и собираемся расходиться по своим транспортным средствам, когда женщина вдруг охает, каменеет и, прежде чем кто-либо успевает броситься к ней на помощь, падает на асфальт.
– О Господи! – бросается к ней муж. – У нее припадок.
Дрожа, как молодое деревце под порывами урагана, она изгибается в руках своего мужа, складываясь чуть ли не вдвое. Тот истерически трясет ее, пытаясь привести в чувство.
– С ней уже несколько лет такого не было. Это все из-за грохота и полицейских мигалок. Помогите! Помогите!
Женщина вырывается из его рук и с воем начинает метаться на асфальте, словно пытаясь впиться зубами в землю. Макела опускается на колени.
– Надо что-то сделать, чтобы она не прикусила себе язык, – замечает он. Я вспоминаю, что Гелиотроп тоже страдает эпилепсией и ему уже не раз приходилось помогать ей во время припадков. Он приподнимает мечущуюся голову женщины и вставляет ей между зубов средний палец.
– Надо протолкнуть немного…
Но ему не удается это сделать. Она сильно кусает его за палец, и он отдергивает его назад с непроизвольным шипением:
– Ах ты, сука!
И тут парень вдруг звереет и становится еще страшнее, чем его жена. С диким воплем он отшвыривает лежащую на его коленях женщину и бросается на Макелу:
– Ну ты, ниггер, думай, что говоришь!
Этот крик разносится по стоянке громче, чем выстрелы ракетниц и усиленные мегафонами призывы пацифистов. Все замирают. Посторонние люди в радиусе пятидесяти ярдов останавливаются и оглядываются, пронзенные реверберацией. Судороги у женщины прекращаются, и она, словно избавившись от какого-то демона, с облегчением вздыхает.
Однако теперь этот демон вселяется в ее мужа. Он неистовствует, тыча Макелу в грудь:
– Ты что, совсем офонарел, скотина?! А? Пихать свои грязные пальцы в рот моей жене! Ты что себе позволяешь?
Макела не отвечает и поворачивается к нам, говоря всем своим видом: «Ну и что тут можно сказать?» Мы встречаемся с ним глазами, и я отворачиваюсь. Я вижу, как с задней части автобуса за происходящим наблюдают Квистон и Перси. Квистон снова выглядит испуганным и неуверенным. Глаза Перси, как у Макелы, горят темным огнем искреннего изумления.
На часах уже начало первого, когда мы наконец сворачиваем к нашей ферме. Мужчины мрачно молчат, дети плачут, женщины раздражены. Лишь к часу ночи сборы завершаются, и люди начинают разъезжаться по домам. Бетси и дети ложатся спать, а мы с Макелой отправляемся в его автобус и до рассвета слушаем старые записи Бесси Смит. Перси похрапывает на полосатом матраце. Сверчки и цикады трещат и поскрипывают, как несмазанные подшипники.
82 
