Последние отзывы

  2  

— Вот именно, — проворчал Потапчук.

Глеб немного помолчал. Струи прохладного воздуха, врываясь в приоткрытое окно, колыхали легкую штору, сминали тонкую струйку дыма, поднимавшуюся от сигареты; вместе с воздухом и светом в комнату проникали весенние звуки — пьяное чириканье воробьев, стук каблуков по мостовой, одышливое бормотание дизельного движка, шуршание щеток и скрежет металла об асфальт. Первый настоящий ливень смыл с улиц и площадей остатки черных ноздреватых сугробов, и теперь с мостовых и тротуаров удаляли набросанный за зиму песок и прочий мусор, всю зиму пролежавший под снегом. Город приводил себя в порядок перед тем, как достать из гардероба и снова примерить зеленый летний убор.

— Я считаю, что такая проблема действительно существует и что решается она из рук вон плохо, — сказал наконец Слепой. — Иначе, наверное, и быть не может. Дело это государственное, а наше государство отопление в домах наладить не может. Где уж ему животных защищать!

— Ну а общественные организации? — с непонятным Глебу интересом спросил генерал. — Фонды там всякие или, скажем, «Гринпис»? Сиверов снова пожал плечами и махнул рукой, словно отгоняя муху.

— Первые — жулики, вторые — просто блаженные, которых никто не воспринимает всерьез. Все эти высосанные из пальца акции в защиту бедных зверушек — чепуха на постном масле. Они ничего не меняют, да и не могут изменить. Даже самые крутые меры, принимаемые властью — любой властью, не только нашей, — это всего лишь пассивная оборона. Человек алчен, и, когда впереди светят по-настоящему большие деньги, идет на любой риск. Все эти заповедники, егеря, штрафы и даже перспектива оказаться за решеткой — весьма, кстати, сомнительная — ерунда. Вот если бы на кону стояла жизнь… Понимаете, это как в казино: все знают, что крупье в конечном счете всегда остается в выигрыше, но все равно продолжают играть, потому что рискуют только деньгами и надеются выиграть. А в нашем случае браконьер рискует куда меньше, чем игрок в казино… Их надо просто отстреливать без суда и следствия, и тогда проблема защиты вымирающих видов решится сама собой.

Он посмотрел на Потапчука, и владевшее им удивление многократно усилилось: Федор Филиппович выглядел довольным, как учитель, любимый ученик которого только что доказал теорему Ферма. Он ухмылялся: так мог бы ухмыляться кот, слопавший соседскую золотую рыбку, и это было Глебу решительно непонятно. То есть он понимал, конечно, что весь этот природоохранный разговор затеян неспроста и что ответ его оказался именно таким, какого ожидал от него генерал Потапчук. Но при этом Слепой никак не мог взять в толк, каким образом эта беседа соотносится с реальной жизнью и теми делами, которые связывали его и Федора Филипповича.

Он в последний раз затянулся сигаретой и погасил окурок в пепельнице. За окном гнусаво заныл клаксон, тарахтевший на холостых оборотах дизельный движок сердито зарычал, закашлял, стреляя глушителем, и звук начал постепенно удаляться. Снова стали слышны шаги, голоса, обрывки разговоров. Прямо под окном женский голос на скверном английском спросил у невидимого собеседника, как ему нравится Москва. Ответа Глеб не разобрал — говорившие свернули за угол.

— Не пойму, к чему вы клоните, — повторил он. — Какое отношение имею я к защите вымирающих животных? Вы, Федор Филиппович, часом работу не сменили? Может, вы в лесничие подались?

— Вот видишь, — переставая сиять и приобретая деловитый вид, сказал Потапчук. — А говоришь, не понимаешь… Ты все очень правильно понял, Глеб Петрович.

— То есть… — осторожно подтолкнул его Сиверов.

— То есть для тебя есть работа в области охраны живой природы, которая, как ты, наверное, знаешь, является национальным достоянием. Тебе ведь не впервой становиться на защиту национального достояния, правда?

— Гм, — произнес Глеб и замолчал, не зная, что еще сказать. Уж очень все это необычно.

Потапчук с интересом наблюдал за ним, ожидая продолжения. Сиверов встал, задумчиво теребя мочку уха, зарядил кофеварку, включил ее и подошел к окну.

— Хорошо, — сказал он, глядя на улицу сквозь полупрозрачную занавеску. — Так кого же я должен буду защищать — зайчиков, белочек или, может быть, японских журавлей? И как вы себе это представляете?

С улицы потянуло ветерком, штора надулась, как парус, легкая ткань скользнула по щеке Глеба, на секунду зацепившись за дужку темных очков. Сквозняк слегка отдавал выхлопными газами, и Глеб подумал, что в лесу сейчас, наверное, воздух чист и прохладен, как родниковая вода. Под деревьями еще лежат языки смерзшегося до каменной твердости снега, густо пересыпанного сосновыми иглами, из оврагов тянет холодом, как из открытого холодильника…

  2