очень нудно 
5 
Роберт поднял ее на руки, встал, осторожно обогнул столик и только тогда в зеленоватом сумеречном свете приборов увидел длинную человеческую фигуру в кресле перед рабочим столом. Он вздрогнул и остановился.
– Я думаю, теперь можно включить свет,– сказал человек, и Роберт сразу понял, кто это.
– И появился третий,– сказала Таня.– Пусти-ка меня, Роб.
Она высвободилась и нагнулась, ища упавшую туфлю.
– Знаете что, Камилл,– раздраженно начал Роберт.
– Знаю,– сказал Камилл.
– Чудеса,– проговорила Таня, надевая туфлю.– Никогда не поверю, что у нас плотность населения один человек на миллион квадратных километров. Хотите кофе?
– Нет, благодарю вас,– сказал Камилл.
Роберт включил свет. Камилл, как всегда, сидел в очень неудобной, удивительно неприятной для глаз позе. Как всегда, на нем была белая пластмассовая каска, закрывающая лоб и уши, и, как всегда, лицо его выражало снисходительную скуку, и ни любопытства, ни смущения не было в его круглых немигающих глазах. Роберт, жмурясь от света, спросил:
– Вы хоть недавно здесь?
– Недавно. Но я не смотрел на вас и не слушал, что вы говорите.
– Спасибо, Камилл,– весело сказала Таня. Она причесывалась.– Вы очень тактичны.
– Бестактны только бездельники,– сказал Камилл.
Роберт разозлился.
– Между прочим, Камилл, что вам здесь надо? И что это за надоевшая манера появляться как привидение?
– Отвечаю по порядку,– спокойно произнес Камилл. Это тоже была его манера – отвечать по порядку.– Я приехал сюда потому, что начинается извержение. Вы отлично знаете, Роби,– он даже глаза закрыл от скуки,– что я приезжаю сюда каждый раз, когда перед фронтом вашего поста начинается извержение. Кроме того…– Он открыл глаза и некоторое время молча смотрел на приборы.– Кроме того, вы мне симпатичны, Роби.
Роберт покосился на Таню. Таня слушала очень внимательно, замерев с поднятой расческой.
– Что касается моих манер,– продолжал Камилл монотонно,– то они странны. Манеры любого человека странны. Естественными кажутся только собственные манеры.
– Камилл,– сказала Таня неожиданно.– А сколько будет шестьсот восемьдесят пять умножить на три миллиона восемьсот тысяч пятьдесят три?
К своему огромному изумлению, Роберт увидел, как на лице Камилла проступило нечто похожее на улыбку. Зрелище было жутковатое. Так мог бы улыбаться счетчик Юнга.
– Много,– ответил Камилл.– Что-то около трех миллиардов.
– Странно,– вздохнула Таня.
– Что «странно»? – тупо спросил Роберт.
– Точность маленькая,– объяснила Таня.– Камилл, скажите, почему бы вам не выпить чашку кофе?
– Благодарю вас, я не люблю кофе.
– Тогда до свиданья. До Детского лететь четыре часа. Робик, ты меня проводишь вниз?
Роберт кивнул и с досадой посмотрел на Камилла. Камилл разглядывал счетчик Юнга. Словно в зеркало гляделся.
Как обычно на Радуге, солнце взошло на совершенно чистое небо – маленькое белое солнце, окруженное тройным галосом. Ночной ветер утих, и стало еще более душно. Желто-коричневая степь с проплешинами солончаков казалась мертвой. Над солончаками возникли зыбкие туманные холмики – пары́ летучих солей.
Роберт закрыл окно и включил кондиционирование, затем не торопясь и со вкусом починил подлокотник. Камилл мягко и бесшумно расхаживал по лаборатории, поглядывая в окно, выходившее на север. Видимо, ему совсем не было жарко, а Роберту жарко было даже смотреть на него – на его толстую белую куртку, на длинные белые брюки, на круглую блестящую каску. Такие каски надевали иногда во время экспериментов нуль-физики: они предохраняли от излучений.
Впереди был целый день дежурства, двенадцать часов палящего солнца над крышей, пока не рассосутся извержения и не исчезнут все последствия вчерашнего эксперимента. Роберт сбросил куртку и брюки и остался в одних трусах. Кондиционирование работало на пределе, и ничего нельзя было сделать.
Хорошо бы плеснуть на пол жидкого воздуха. Жидкий воздух есть, но его мало, и он нужен для генератора. Придется страдать, подумал Роберт покорно. Он снова уселся перед приборами. Как славно, что хотя бы в кресле прохладно и обшивка совсем не липнет к телу!
В конце концов, говорят, что главное – это быть на своем месте. Мое место здесь. И я не хуже других выполняю свои маленькие обязанности. И в конце концов, не моя вина, что я не способен на большее. И, между прочим, дело даже не в том, на месте я или нет. Просто я не могу уйти отсюда, если бы даже и захотел. Я просто прикован к этим людям, которые так меня раздражают, и к этой грандиозной затее, в которой я так мало понимаю.
5 
