31 
– Что за ерунда такая! Опаздывает, что ли?
И тут над самой головой у Валерия Павловича щелкнул громкоговоритель, мелодичный женский голос, лживыми интонациями напоминавший голос его жены, сообщил, что рейс из Санкт-Петербурга по метеорологическим условиям «задерживается прибытием». Так и было сказано: «задерживается прибытием».
В Москве погода стояла довольно сносная, во всяком случае, самолеты взлетали и садились.
«Значит, в Питере снег пошел, – подумал Коровин, еще до конца не осознав, что задержка означает бессмысленное торчание в аэропорту. – Хоть бы сказали, вылетел он из Питера или нет».
Девушка-администратор дополнительной информации не дала, лишь подтвердила, что рейс задерживается, правда, на какое время, не знала. Будь у Валерия Павловича с собой удостоверение, он сумел бы пробиться и выше, но удостоверение осталось в портфеле – дома. Можно было попробовать и без него, но хотя кабинет министров и сила, да не настолько большая, чтобы заставить самолет совершить посадку раньше, чем он это может сделать. Да и поручение у Коровина было такое, что лучше не соваться с удостоверением кабинета министров. Пусть все пройдет спокойно и, в конце концов, дождется он человека, который передаст ему пакет. Но неизвестность раздражала. Что если придется ждать – не час и не два, а сидеть до полуночи? Сколько можно ходить по терминалу, заглядывая в витрины киосков или просматривая книжки на лотках?
Эти занятия наскучили Валерию Павловичу достаточно быстро. Надоело ему и смотреть на часы, выдергивать левую руку из рукава дорогого пальто, чтобы взглянуть на сверкающий циферблат.
«Вот если бы можно было так: нажал на кнопочку, стрелки сдвинулись, и время пролетело. Сделать-то можно, стрелки пойдут, но время.., оно идет своим ходом и никто – ни президент, ни премьер-министр – не властны над этой субстанцией. Она вечна, течет и течет, то быстрее, то медленнее. Когда хорошо, время пролетает мгновенно, когда скверно – почти останавливается, и даже кажется, что стрелки движутся вспять».
В данном случае состоянию Коровина соответствовал второй вариант.
"Как вы мне все надоели! Начальники… Нет чтобы договориться и передавать пакеты поездом.
Ведь ходит же поезд, причем скорый, от Москвы до Питера и назад. Сел в вагон и приехал. Никаких тебе задержек. Что-что, а железная дорога в этой гнилой стране все еще работает, и работает исправно. И погода на нее не влияет. Плевать поезду, идет снег или льет дождь, ночь или утро. Лишь бы шахтеров поблизости не оказалось. Мчится себе по рельсам, стучит колесами на стыках. А самолет.., ему доверять нельзя, обязательно подведет – вот как сейчас".
Кроме обычных неудобств, связанных с ожиданием, Валерия Павловича снова стал донимать голод. Он уже выкурил четыре сигареты. Во рту пересохло и вообще было гадко, так, что хотелось плеваться. Но не станешь же плевать на мраморный пол или каждый раз подходить к никелированной урне?
«Надо поесть».
То и дело звучали сообщения о том, что рейс помер такой-то задерживается. Время от времени информировали и о питерском самолете, но ничего обнадеживающего не говорили. А самое главное, невозможно было понять, вылетел ли самолет из Питера, и если вылетел, то где он: сел в другом городе или кружит где-то неподалеку? В общем, пока все было покрыто мраком, и этот мрак никак не рассеивался. Звучали сообщения на английском, немецком, французском, русском.
– Черт с вами! – буркнул Валерий Павлович и резво зашагал к барной стойке.
«Какого черта я мучаюсь? Было бы время в Москве, сидел бы где-нибудь в баре, попивал кофе, курил и считал, что отдыхаю. А тут – имею то же свободное от дел время, барная стойка к моим услугам, те же высокие табуреты и кофе такой же, приличный, не раз здесь пил. Надо расслабиться, представить себе, что просто вышел из дому и вместо того, чтобы податься в ближайший бар, решил съездить в аэропорт».
Коровин понимал, конечно, какое искушение его ждет. Зеркальная стойка бара множила в отражениях различные бутылки. Чего здесь только не было – от самых дорогих коньяков до водки в пластиковых стаканчиках, доступных любому алкашу.
«Пить не буду!» – твердо решил Коровин, взгромождаясь на высокий круглый табурет, и расправил полы пальто.
И тут же память услужливо напомнила о заиндевевшей бутылке водки, которую он недавно держал в руках.
«Ждет меня, родимая, лежит в морозилке. Получу бумаги, завезу их министру и.., быстрее домой. Жена, стерва, небось, спать уже ляжет. Сяду на кухне и пару рюмок… – с ходу… Больше двух пита не стану».
31 
