Последние отзывы

  101  

Шурочка вздрогнула: все это она уже слышала. Он говорил ей об этом, потом сделал эти записи. Или раньше? Да он – философ! Не так ли говорил и граф? Людям просвещенным и образованным опостылела та жизнь, которую они вынуждены вести, они хотят перемен.

«Я опоздал на много лет. Я родился слишком уж поздно. В период моего младенчества началась война, когда можно было отдать свою жизнь на благо Отечества на поле брани. Какая великая и достойная смерть! Какое это счастье! Пусть жизнь была бесполезна, но гибель со знаменем в руках или на вражеском редуте, впереди войска – вот прекрасный ее конец! Все те, кто умер за Отечество в бою, – герои. Их имена вошли в историю, и потомки будут повторять их с благоговением. А что я? Я, увы, опоздал!

Момент моего отрочества пришелся на другой героический период истории. Достойнейшие люди выступили против тирана. Они приняли мученическую жизнь, а некоторые и мученическую смерть. Те, кто не погиб на поле брани, отдали свою жизнь за свободу. Этот жребий печальнее, но и не менее достоин. Но я опоздал. Потому что потом были десять лет реакции. И мне уже досталась только муштра, тупая армейская служба в привилегированном полку и восхищенные взгляды пустых девиц на мои золоченые эполеты. Они готовы были пасть к моим ногам, но я их презирал. Впрочем, это не мешало мне поступать с ними честно».

В этот момент Шурочка покраснела. Конечно, он намекает на Сержа Соболинского! Вот уж кто не думает о своем предназначении! И не заботится о чести женщин и девиц! Кажется, он даже счастлив от одной лишь мысли, что не надо умирать на поле брани и вовсе не обязательно теперь служить.

«Теперь я хочу делать хоть что-то, а потому занимаюсь хозяйством и забочусь о своих крестьянах. Мне хотелось бы дать им всем свободу. Но к несчастью, они сами не знают, что с этой свободой делать. Русский человек рожден рабом. Он понимает только кнут. Так же, как вера в доброго царя, существует и вера в доброго барина. Это неискоренимо. И я должен быть если не добрым, то справедливым.

Увы, и сам я не более чем раб! Раб власти и чиновничьей бюрократии, которая не даст ходу всем моим добрым начинаниям… (густо зачеркнуто).

Был момент, уже здесь, в деревне, когда и я решился встать под дуло пистолета. И причину моей дуэли никто бы не осудил. Женщина – что тут объяснять? Тем более женщина достойная. Женщина необыкновенная со своею жаждой жить и быть счастливой. Но я отказался от этой мысли. И дело не в трусости. Есть две причины. Первая – это ничтожество человека, от руки которого я хотел погибнуть. Дать ему повод для торжества, значит, умножить его и без того гибельную славу. И другая причина в том, что она его любит. Если вдруг мне повезет и он умрет, это не сделает ее счастливой, а следовательно, и меня. Сначала я должен сделать так, чтобы она его разлюбила. Приложить к этому все силы. Я должен…»

– Что вы здесь делаете?

Шурочка вздрогнула: в дверях стоял Владимир Лежечев.

– Я… Я приехала, чтобы…

– Пошарить в моих бумагах? Или, быть может, вы ищете здесь алмаз?

– Но вы же сказали, что не брали его!

– А вдруг я вас обманул? Что это у вас в руках? – Он стремительно подошел к ней и протянул руку: – Дайте сюда.

– Я и не знала, что вы так много читаете. И что вы так хорошо и интересно пишете.

– О чем вы? Ах, об этом! – Он взял протянутые ею исписанные листы бумаги и принялся их рвать со словами: – Пустое. Все пустое…

– Ну зачем вы так? – вскрикнула Шурочка.

– Зачем вы приехали? – требовательно спросил Владимир, покончив с бумагами.

– Вы не были вчера на похоронах…

– Я не нашел в себе силы, чтобы… Да неужели вы не понимаете, что я не хочу больше вас видеть? Никогда!

– Я не за себя приехала просить, – жалобно сказала Шурочка. – А впрочем, и за себя. Простите меня.

Она вдруг опустилась перед ним на колени и повторила:

– Простите… Я все прочитала… Я виновата… Я вас не поняла… Простите…

Лежечев испугался. Он тут же принялся ее поднимать, говоря при этом:

– Встаньте же, немедленно встаньте! Это что еще? Хотите воды? Или… бренди! У меня здесь есть бренди!

Он усадил ее в кресло и кинулся к шкафу.

– Нет, нет! – закричала Шурочка. – Ничего не надо! Ничего!

Он поставил на стол графин, обернулся и сказал:

– Тогда уходите.

– А помните, вы сказали… Вы сказали: «Когда вы постучитесь в мою дверь, проклятая всеми, без веры в добро, без веры в людей, я вас приму. В моем доме вы всегда найдете приют». Ведь вы это сказали.

  101