Последние отзывы

  69  

— А что нельзя их сразу изъять как фальшивки? — удивился я.

— Сразу нельзя, — устало произнес Ушаков. — Простой люд совсем по миру пустим, а выкупить их не представляется возможным. В казне денег не хватит.

Я узнал, что во времена Петра Первого было начеканено много пятаков из так называемой «медной стопы» — как правило, из пуда получалось сорок рублей, при себестоимости «нечеканенной меди» в пять раз меньше. Уже тогда первые лица государства знали, что пятаки будут подделывать, но мало кто ожидал, какого размера это достигнет, не смотря на все ухищрения Монетного двора.

Фальшивомонетчики имели со своего занятия хороший навар, учитывая массовость распространения медных денег. Если российские кустарные «изделия» еще можно было отличить по, как правило, легкому весу или плохому качеству работы, то за рубежом наладили промышленный выпуск фальшивок практически ничем не отличающихся от оригинала. Страну буквально наводнили высококачественные подделки. Государство просто не знало, что с ними делать. Рассматривалось несколько проектов о дальнейшей судьбе этих монет, но все они были дорогостоящими. Пришлось оставить ситуацию, какой есть. Разумеется, применялись меры по запрету ввоза в Россию медных пятаков, таможенников под страхом смертной казни обязывали тщательно следить за этим, строго досматривать всех приезжих из-за границы. Имущество иностранцев, замешанных в незаконных обменах медной монеты на серебро или золото, конфисковывалось, сами они подвергались высылке из страны. Русских, уличенных в привозе пятаков, арестовывали, допрашивали с применением пыток и казнили.

Однако все строгости помогали мало. Из Польши продолжали поступать все новые и новые партии фальшивок. Таможенники покупались, а сил, чтобы переломить ситуацию у полиции и Тайной канцелярии не хватало. Люди Ушакова с ног сбились.

Выйти на распространителей считалось большой удачей, тем более никто не ожидал, что такими неблаговидными делишками занимаются весьма обеспеченные люди, вроде князьев Сердецких. Но в этом случае, похоже, лежали еще и политические мотивы: Сердецкие приняли сторону Лещинского и помогали ему, как могли, вредя России. Что ж, сколько волка не корми…

— Раз вы сказали, что отличить поддельные пятаки от настоящих очень сложно, то каким образом узнали, что деньги у Сердецких фальшивые?

— Очень просто, — ответил Ушаков. — Перестарались тати, на монетках год проставили 1728-й, ан да не чеканились в год сей медные пятаки. Вот и вышла у них ошибка. Тимоха Пазухин сразу подвох учуял. Он муж знающий.

— И что теперь будет с Сердецкими?

— Коли поймаем, все спытаю, лично плетью на дыбе стегать буду. Кровью умою, паскудцев. А коли сбегут они — их счастье, ну да у меня руки длинные. Хучь на край света заберутся, все одно достанем. А ежели еще и на самого Лещинского сможем показания взять, так мы хранцузиков, кои его сторону держат, за вихры и мордой по столу повозим, — на лице великого инквизитора появилась мечтательное выражение. — Так-то, барон. Службу сослужил ты государству российскому знатную. Жив будь Петр Ляксеевич, расцеловал бы тебя за подарок бесценный, ну а я, старый хрыч, спасибо тебе свое скажу, только «спасибо» мое дорогого стоит. Ежели просить чего удумал, говори сразу, не забыл пока, а то память у меня стариковская, — Ушаков лукаво подмигнул, давая понять, чтобы губу я особенно не раскатывал.

— Мне особенно просить нечего, не ради наград да чинов старался, — спокойно произнес я.

Генерал с интересом взглянул на меня.

— Прошу в одном только милость проявить — отпустите на вольную солдата моего, Михая, и невесту его Ядвигу. А если захочет он и дальше под командованием моим ходить, похлопочите о включении его в штат Измайловского полка. Вот и все мои просьбы.

— Так мало? — удивился Ушаков.

— А мне много не надо, — спокойно произнес я.

Генерал задумчиво потрогал красивый лоб.

— Ладно, будь, по-твоему. Позабочусь о вольной для холопов. И хоть пытаешься выглядеть ты бессребником будто старец какой, без хорошей награды тебя и гренадер твоих оставлять нельзя. Ну да я сам за тебя решу, барон. Милостью не оставлю.

— И еще, — многозначительно добавил Ушаков, — будет у тебя ко мне и слово, и дело, дай знать через сержанта твоего Ипатова. Много он о тебе хорошего говорил. Пока, барон, ждите хороших известий.

Ушаков хлопнул меня по плечу и ушел, а я остался, разинув рот. Кажется невероятным, но выходит, что с первых дней моей службы я находился «под колпаком» Тайной канцелярии, совершенно не подозревая об этом. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

  69