Последние отзывы

  19  

— Тебя за что из духовного сословия поперли? — спросил разбойник, поняв, что его не собираются добивать.

— Никто меня не пер, — грустно ответил расстрига, разглядывая свои крепкие ладони. — Сам я ушел, ибо грешен и недостоин сана. Когда мародеры французские храм грабили, в коем я служил, бес меня попутал: я пятерых кулаком порешил. С тех пор денно и нощно молюсь об отпущении грехов Господу. Просил ведь я вас, иродов: отстаньте вы от меня Христа ради, не доводите до греха!

Он плюнул в пыль, махнул рукой и, круто повернувшись на каблуках, широко зашагал в сторону монастыря.

Не прошло и часа, как он уже стучал кулаком в крепкие дубовые ворота, запертые по случаю сгустившейся темноты. Через некоторое время в калитке открылось небольшое окошко, и в нем появилась щекастая физиономия привратника. Разглядев в полутьме мощную фигуру странника, привратник убрал из окошка лицо, выставив вместо него коптящий масляный фонарь.

— Благослови тебя Господи, брат мой, — приветствовал его расстрига. — Открывай, да поживее. Или православная братия не дает приюта усталым путникам?

— Уж больно у тебя, путник, рожа разбойничья, — ответствовал привратник и вознамерился захлопнуть окошко.

Расстрига помешал ему, просунув в окошко руку и упершись ею в створку, коей оно закрывалось. Некоторое время привратник, который и сам, бывало, поднимал на плечах откормленного тельца, пыхтя и наваливаясь на створку пытался преодолеть сопротивление.

— Отпусти, бесово отродье, — простонал он сквозь стиснутые зубы. — Все одно я тебе, басурману, не открою!

— Одумайся, брат, — сказал расстрига, который даже не запыхался. Удерживая створку одной рукой, другой он копался в своей объемистой котомке. — Видишь ведь, что не получается. А почему? А потому, что надо мной рука Господня! Нешто это дело — Его воле противиться? Открывай, дурень, не то пожалеешь!

— Рука Господня, — пропыхтел привратник, налегая на створку. — Мне-то откуда знать, Господня или еще чья-то? Знаем мы, какие слуги Господни нынче по лесам шастают! Давеча двоих братьев по дороге из города зарезали. Может, подрясник-то твой как раз с одного из них снят!

— Вот дурень-то! — теряя терпение, воскликнул расстрига. — Как есть дурень, прости меня, Господи! На, читай!

Он просунул в приоткрытое окошко какую-то сложенную вчетверо бумагу, но привратник на нее даже не взглянул.

— Мы грамоте не обучены, — простонал он, роя ногами землю в безуспешных попытках закрыть окошко.

— Оно и к лучшему, — сказал расстрига. — Тебе, дураку, таких вещей знать не надобно. Снеси эту бумагу отцу-настоятелю, да поживее.

— Сей момент, разбежался, — пропыхтел монах. — Нашел себе гонца! Отец-настоятель, небось, уже ко сну отошел. Стану я его из-за тебя, бродяги, беспокоить!

— Бумагу возьми, — спокойно повторил странник. — Я тут подожду, покуда ты бегать будешь. А не побежишь — помяни мое слово: не миновать тебе епитимьи, да такой, что небо с овчинку покажется! И что ты за человек? Креста на тебе нет, ей-богу! Меня самого чуть не зарезали у самых ваших ворот, а тут еще ты! Ну, чего таращишься? Сам бежать не хочешь, так кликни брата, который на ногу полегче!

С этими словами он бросил бумагу в окошко и отпустил створку, которая с громким стуком захлопнулась. Качая головой и бормоча какие-то слова, звучавшие как ругательства, расстрига отошел от ворот и присел прямо на землю. Порывшись в котомке, он извлек оттуда черствую горбушку и принялся жевать ее всухомятку. Зубы у него были на редкость крепкие и жутковато белели в темноте, когда он вонзал их в подсохшую корку.

Расстрига едва успел проглотить последний кусок и стряхнуть с бороды крошки, когда за воротами послышалась какая-то возня. Лязгнул отодвигаемый засов, и калитка распахнулась, бесшумно повернувшись на хорошо смазанных кованых петлях. В проеме возникла тучная фигура привратника.

— Заходи, странник, — проворчал он. — И что только в этой твоей бумаге написано?

— Что, брат, схлопотал епитимью? — усмехнулся расстрига, пригибая голову, чтобы пройти в низкую калитку. — Предупреждал ведь я тебя: не гневи Господа! А ты уперся как баран... Да, вот что, брат: там, на дороге, покойник лежит, надо бы его похоронить по христианскому обычаю.

— Разберемся, — пообещал монах, запирая за ним калитку. — Завтра, как солнце встанет, непременно разберемся. А кто таков?

— Разбойник, — сказал расстрига, — лихой человек. Что-то в ваших лесах и впрямь неспокойно.

  19