Последние отзывы

  35  

Они понуро брели, выбирая дорогу полегче, все время безотчетно двигаясь под уклон. Ничего умнее в их положении просто нельзя было придумать. Спускаясь по склону вместе с потоками дождевой воды, они уперлись в реку, переправились через нее и уже начали медленный подъем по противоположному склону распадка, когда Шапкина вдруг осенило.

– Стой, Толя! – крикнул он, и Свиридов покорно остановился, как заезженная лошадь, даже не повернув головы на голос приятеля. – Это же река, – продолжал Шапкин. – Река, понимаешь?

– Ну и что? – равнодушно спросил Свиридов.

– Как ты думаешь, куда она впадает?

В глазах Свиридова появился проблеск мысли.

– Гений, – искренне признал он.

Дождь вдруг прекратился, словно его выключили, но солнце так и не появилось.

– Твою мать, – сказал Свиридов. – Не могу больше. Все ноги стер, как последний чайник.

– Ерунда, – отмахнулся воспрянувший духом Шапкин. – А река на что? Построим плот.

– Точно, – вяло обрадовался Свиридов. – По реке быстрее доберемся.

С плотом они провозились до самой темноты: это оказалось немного сложнее, чем им представлялось.

Заночевали они на голых мокрых камнях, укрывшись палаткой: ставить ее не было сил. Ночью снова полил дождь, и Свиридов сказал Шапкину, что если они здесь не загнутся, то жить им вечно. Фраза была не его, вычитанная из какого-то романа, но она удивительно точно отражала ситуацию, – настолько точно, что даже неунывающий Свиридов приувял.

Утром они погрузились на узкий, все время норовящий разъехаться плот, оттолкнулись от берега кривым самодельным шестом и пустились вниз по реке. Эта поездка могла бы получиться долгой, не окажись в паре километров ниже по течению порогов. Свиридов вовремя заметил опасность, и им удалось спастись – где вброд, где вплавь, – но плот разнесло в щепки, а невредимая палатка, кувыркаясь в бурном потоке, отправилась в самостоятельное плавание.

– В Китай поплыла, – сказал Свиридов, проводив палатку грустным взглядом, все еще держа над головой чудом спасенное ружье. Из обоих стволов текло прямо ему на голову, но он этого не замечал.

Пройти берегом было нельзя: по обеим сторонам ревущего потока отвесными стенами стояли скалы.

Обходя эти скалы, они сильно отклонились к северу и примерно часам к четырем пополудни набрели на гнилые останки бревенчатого сруба с провалившейся крышей. Дерево почернело от времени и разваливалось в гнилую труху, стоило к нему прикоснуться, но внутри было почти сухо, хотя и здорово воняло плесенью.

Это было, несомненно, охотничье зимовье, всеми забытое и заброшенное бог знает сколько лет назад. Трава у входа стояла стеной, а сквозь широкий пролом в полуобвалившейся крыше проросла береза, которой на глаз было лет тридцать, а то и все сорок. Ее ветви уныло шелестели от дождя, с листьев капала вода, словно береза оплакивала кого-то. Шапкину показалось, что она оплакивает их со Свиридовым, и он зябко повел плечами под промокшей насквозь курткой.

Предприимчивый Свиридов между тем уже зарядил ружье и, держа его наперевес, нырнул в темный провал входа, оттолкнув повисшую на одной полусгнившей петле дверь, которая с гнилым скрипом развалилась на куски. Шапкин вытер мокрое лицо ладонью и нерешительно двинулся следом, остановившись у входа: если внутри устроил себе логово какой-нибудь зверь, то вовсе не обязательно погибать вдвоем. К тому же гнилая кровля могла обвалиться, и тогда Свиридову наверняка понадобится кто-то, кто сможет вытащить его из-под завала. Вполне разумные доводы, но сам Шапкин хорошо знал им цену.

Истина заключалась в том, что был он от природы трусоват и нерешителен и рад уступить право на риск кому-нибудь другому.

Некоторое время Свиридов не подавал признаков жизни, и Шапкину стала мерещиться всякая полумистическая дребедень, но тут раздался шорох, мягко треснула под сапогом какая-то трухлявая деревяшка, и Свиридов выглянул из темноты зимовья.

Небритое лицо его выглядело бледным и серьезным. Держа двустволку в опущенной руке, другой рукой он поманил к себе Шапкина.

– Заходи, Коля, – сказал он. – Тут что-то интересное.

Шапкин осторожно двинулся к нему, волоча за собой отощавший рюкзак.

Внутри зимовья было светло. Открытая дверь и пролом в крыше давали достаточно света, чтобы разглядеть руины размытой дождями печки, остатки мебели и бледную траву, проросшую сквозь трухлявый настил пола. Шапкин с опаской ступил на этот настил, но пол был не современный – его набрали из толстенных дубовых плах, и, хотя верхний слой древесины давно превратился в труху, пол даже не прогибался.

  35