очень нудно 
2 
Не в силах совладать со своими страхами и сомнениями, я закричал, хотя, если честно, звук, который исторгла моя иссушенная жаждой глотка, больше напоминал стон дистрофика.
И появился свет!
Он хлынул, как тропический ливень, от него не было спасения – даже когда я закрыл глаза; он прорывался сквозь веки алым пламенем, и до сих пор сонная кровь вдруг вспыхнула, соприкоснувшись с испепеляющим жаром, и бурлящим потоком покатилась по жилам. И я неожиданно начал сознавать, что скорее жив, нежели мертв.
Живой!
Это была интересная и важная новость, но в заторможенном сознании она нашла весьма слабый отклик.
Я лишь снова открыл глаза, чтобы как следует осмотреться и решить, что делать дальше.
Я лежал на шкуре диковинного животного в окружении толпы пестро одетых желтокожих людей; едва наши взгляды встретились, они разразились восторженными криками.
Интересно, с какой стати? Может, это у них какой-то ритуал? У них? А кто я?
Я опустил глаза на свое неподвижное тело и удивился – оно оказалось белым!
Из одежды на мне были только плавки, потому я мог рассмотреть свое тело во всех подробностях и, нужно отметить, был слегка разочарован – моя бледная до синевы кожа не шла ни в какое сравнение с упругой оливковой кожей толпящихся вокруг меня юношей и девушек.
Раздраженный своей наготой, я схватил лежащий рядом кусок легкой ткани и укрылся. А затем попытался сесть.
Не скажу, что эта попытка принесла мне удовольствие.
Тело было чужим и немощным, а руки будто и вовсе пришили недавно, притом на живую нитку: едва я, опершись на локоть, начал приподниматься, как дремлющая боль кровожадно впилась в мышцы, заставив меня охнуть.
Прикусив до крови губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, я все-таки с большим трудом принял сидячее положение. И посмотрел прямо в глаза присевшему передо мной на корточки древнему старцу с жиденькой седой бороденкой.
На нем была странная одежда, представляющей собой протертую до дыр ткань шафранового цвета, обмотанную вокруг туловища.
Глядя на меня, он удовлетворенно цокал языком, улыбался и кивал. – Кто ты? – спросил я.
Слова застревали в горле, и мне пришлось выталкивать их распухшим языком.
Старик что-то ответил, но я не понял.
На каком языке он говорит? – Воды. Дайте мне воды. Я хочу пить. Понимаешь – пить…
Я взял в руку воображаемую кружку и сделал вид, что опрокидываю ее в рот.
Старик заулыбался еще шире, частота кивков увеличилась; закончив это представление, он что-то гортанно выкрикнул на своем тарабарском языке, и в круг вошла прелестная малышка с кувшином.
Она ткнула кувшин мне в руки и поспешила спрятаться за спины взрослых.
Такой вкусной воды я не пил никогда.
Я глотал ее, захлебываясь и обливая грудь, и мне казалось, что ледяная влага через желудок просачивается в кровь, мышцы, во все поры тела, и я, будто завядший под палящим солнцем росток, выпрямляюсь, крепчаю, наливаюсь силой и энергией.
– Спасибо, – благодарно кивнул я старику и отставил пустой кувшин в сторону. – Кто вы?
Похоже, моя вежливость пришлась по вкусу окружавшим меня людям, и они одобрительно загудели. Шафрановый старец, конечно, не понял вопрос, лишь улыбнулся в ответ, но, когда я попытался встать на ноги, он вдруг что-то сердито залопотал и жестом показал – ложись и не двигайся, отдыхай.
Впрочем, и без подсказки я сообразил, что поднять меня можно разве только краном: ноги были непослушные, словно чужие, а тело стало как чугунная чушка, внутри которой угнездилась незатихающая боль.
Мне подложили кучу замызганных подушек и в таком полусидячем положении подали чашку с горячей похлебкой.
И только тогда я понял, насколько проголодался, – урча, словно подзаборный пес, я жадно глотал подозрительное на вид варево, где изредка попадались крохотные кусочки чего-то похожего на сильно вываренное мясо.
От одной чашки я не насытился, но в ответ на мою немую просьбу о добавке старик решительно покрутил головой – нельзя. Я не стал настаивать, сознавая его правоту, – похоже, я долго голодал, если судить по выпирающим ребрам, и излишек еды будет просто вреден.
Окружавшие меня любопытствующие вскоре разошлись по своим делам, и возле моего ложа остался только старик, девчушка, которая подала мне кувшин, – наверное его внучка – и плосколицый, добродушный на вид толстяк ростом с ноготок.
Изредка поглядывая в мою сторону, он старательно полировал тряпкой объемистое деревянное тулово барабана, похожего на бочку (только обтянутую сверху кожей) и водруженного на козлы.
2 
