Кэт прохватило легкой дрожью, когда она осознала, Что все это может означать, если вспомнить тот поцелуй на берегу.
– Полагаю, в этом может быть смысл... если, конечно во всем этом вообще может быть хоть какой-то смысл, – пробормотала она, обращаясь скорее к самой себе, чем к Одиссею. – Его изменения одновременно и физиологические, и эмоциональные, а значит, должен быть некий спусковой крючок, основанный и на том и на другом.
Одиссей внимательно слушал Катрину.
– Ты – самая необычная из женщин, царевна.
Кэт открыла было рот, чтобы ляпнуть что-нибудь вроде: «Это потому, что я оракул или что-то там такое», но тут за их спинами раздался низкий голос Ахиллеса:
– Чем я обязан удовольствию видеть тебя здесь, Одиссей?
Одиссей вежливо улыбнулся и встал, обменявшись с Ахиллесом приветствием, то есть сжав его руку повыше кисти.
– А разве старый друг не может прийти без каких-то особых причин?
Волосы и туника Ахиллеса промокли насквозь, но он принес не только свою кирасу, но и пустой кубок, который Кэт уронила, сама того не помня. Под глазами великого воина залегли темные круги, которых, как могла бы поклясться Кэт, не было, когда они прервали самодеятельный сеанс психотерапии, – но в остальном этот человек выглядел совершенно нормально.
– Так значит, тебя послал Агамемнон.
Улыбка Одиссея стала шире.
– Разумеется.
Губы Ахиллеса искривились.
– И тебе придется доложить ему, что я и в самом деле говорил серьезно, я не стану участвовать в завтрашнем сражении.
– А твои мирмидоняне?
Ахиллес пожал широкими плечами.
– Мои воины – соратники мне, а не рабы. Они будут делать, что пожелают.
– Что означает: они останутся с тобой, – сказал Одиссей.
– Видимо, да.
– Ладно, тогда я пожелаю тебе доброй ночи и вернусь в свой шатер, – решил Одиссей, – После того, как сообщу нашему царю эту печальную весть.
– Он твой царь, но не мой, – напомнил Ахиллес.
Одиссей повел плечом.
– Как ты уже повторял много раз прежде. Спокойной ночи, друг мой.
Он склонил голову перед Катриной.
– И тебе желаю спокойной ночи, царевна.
– Доброй ночи, Одиссей, – улыбнулась Кэт.
Но перед тем, как Одиссей ушел, Ахиллес сказал еще:
– Одиссей, я благодарю тебя за то, что царевна вернулась в мой шатер целой и невредимой.
Улыбка Одиссея стала грустной.
– Старый друг, я не верю, что царевне действительно грозила какая-то опасность. Я просто немножко развлек ее разговором, пока мы ожидали твоего возвращения.
– Спокойной ночи, друг мой, – бросил ему вслед Ахиллес.
И только после того, как Одиссей окончательно ушел, Ахиллес посмотрел на Катрину. Кэт встретила его взгляд, заставив себя не нервничать и не суетиться. Ей хотелось, чтобы Ахиллес что-нибудь сказал, но он просто смотрел на нее с совершенно непонятным выражением на лице.
Наконец Кэт решилась произнести самые нейтральные слова, какие только пришли ей на ум:
– Ты выглядишь усталым.
Ахиллес едва заметно кивнул.
– Ты тоже.
– Ну да, наверное.
Ахиллес слегка откашлялся.
– У тебя нет оснований доверять моему слову, но я клянусь, что ты не должна бояться лечь спать в моем шатре. Я не прикоснусь к тебе. Я не причиню тебе вреда. То что случилось на пляже, больше не...
– Я тебе верю, – перебила его Кэт, внезапно осознав что ей совершенно не хочется услышать от него, что он считает случившееся на пляже ошибкой, которую он больше не повторит. – И я совсем тебя не боюсь.
На лице Ахиллеса отразилось откровенное недоверие.
– Ладно, я не боюсь тебя такого, какой ты вот сейчас, – поправилась Кэт, – И я не боюсь, что ты ни с того ни с сего превратишься во что-то другое без... ну, скажем, особой провокации.
Ахиллес хмыкнул, не убежденный краткой речью Катрины, и жестом предложил ей войти в шатер.
– Тогда тебе лучше лечь в постель. Вид у тебя утомленный.
Кэт поднялась со скамьи и миновала то небольшое расстояние, что отделяло ее от входа в шатер Ахиллеса. Когда она увидела, что он не собирается войти вместе с ней, она спросила:
– А ты идешь?
– Я подумал, что должен дать тебе время, чтобы... – Он умолк, пожав плечами.
– И как долго мы будем делить твой шатер?
Он удивленно моргнул, услышав такой вопрос.
– Я не знаю.
– Наверное, больше, чем одну-две ночи, ведь так?