Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
126 
– Да отведите вы ее к Ахиллесу, – сказал воин, чье имя Катрина забыла.
Вперед шагнул Автомедон и коротко кивнул Катрине.
– Я тоже за то, чтобы отвести ее к Ахиллесу.
– И я, – выкрикнул еще один воин.
– И я! – раздалось сразу несколько голосов.
– Очень хорошо, – сказал Диомед, – Тогда пошли. Катрина снова шла внутри фаланги греческих воинов. Поскольку ее окружали мирмидоняне, она без труда вышла за ворота, радуясь, что широкие плечи и щиты закрывали от нее страшное зрелище гибнущего города. «И причиной тому – я... Но зато я покончила с этой войной! – прикрикнула она на себя, – Вот только какой ценой...»
Ее внутренний диалог был прерван ревом берсеркера.
Кэт толкнула Автомедона в плечо.
– Пусти... дай мне его увидеть!
Воины расступились настолько, чтобы Катрине стал виден Ахиллес, все так же таскавший за собой истерзанное вконец тело Гектора, которое волочилось за колесницей; но Ахиллес заодно успевал и пронзать копьем невезучих троянцев, которые, спеша убраться из города, попадались на его пути.
– Вы должны заставить его сойти с колесницы.
– Но как... – заговорил Автомедон.
– Окружите колесницу! Остальное сделаем мы с царевной.
Катрина оглянулась и увидела, что к мирмидонянам присоединился Одиссей.
– Быстро! Разойдитесь по обе стороны от него. Я присмотрю за ней, пока вы встанете на места.
Мирмидоняне повиновались Одиссею, оставив Кэт наедине с воином.
– Я знаю, как ты можешь до него докричаться, – сказал Одиссей.
– Так скажи мне, – попросила Катрина.
– Ты должна сделать это с помощью любви. Не думай о том, чтобы как-то его успокоить... это не поможет, он просто не услышит тебя. Не пытайся воззвать к его разуму и объяснить что-то насчет Патрокла... он не станет слушать. Просто дай ему понять, что вне зависимости от того, что уже случилось и что случится еще в вашей жизни, он всегда может рассчитывать на твою любовь. Он должен поверить, что именно он для тебя дороже всего на свете. Что ты видишь в нем человека, по-настоящему достойного любви... это должно проникнуть в его сознание.
Катрина посмотрела в глаза знаменитого воина и поняла, что Одиссей говорит от всего сердца, что она слышит голос его души и опыта. И улыбнулась.
– Она любит тебя...
И несмотря на окружавший их безумный хаос, глаза Одиссея сверкнули, как будто он снова превратился в беззаботного мальчишку.
– Да, это так.
– Царевна! – позвал Катрину Диомед.
Кэт и Одиссей оглянулись. Мирмидоняне окружили Ахиллеса. Он перестал безумно нахлестывать лошадей. И теперь просто стоял на колеснице, рыча на своих воинов.
Одиссей протянул Катрине руку.
– Готова?
– Как всегда.
Она взяла его за руку, крепко сжав ее, как будто сила Одиссея могла перелиться к ней через соединенные ладони.
Одиссей повел ее через кольцо воинов. И остановился, миновав его.
– Ахиллес! – крикнул он. – У меня есть кое-что такое, что принадлежит тебе!
Оскалившись, Ахиллес резко повернулся к ним. Его пылающие глаза сощурились, когда он увидел Катрину. И чудовище с безумной скоростью рванулось вперед.
Катрина не позволила себе задуматься... не позволила себе заколебаться... или изменить решение. Она просто еще раз сжала ладонь Одиссея, но сразу отпустила ее и шагнула навстречу бешеной твари. Она увидела, как в налитых кровью глазах мелькнуло удивление, тут же сменившееся довольством. Монстр потянулся к ней и схватил за плечи.
– А теперь, женщина, я тебя попробую.
Катрина посмотрела в искаженное лицо. Оно сильно изменилось к худшему за прошедшие сутки. Берсеркер намного заметнее проявился физически. Кожа Ахиллеса натянулась, губы то и дело растягивались, выставляя напоказ зубы, ставшие куда больше похожими на звериные клыки. Голова как будто раздулась. И это кошмарное обличье заливали кровь и грязь, от него исходила ядовитая вонь смерти.
Но Катрина не отступила. Она вскинула руки и положила их на гротескно деформированные плечи.
– Тебе незачем так злиться, Ахиллес. Тут не с кем сражаться.
Монстр заколебался. Катрина ощутила дрожь, пробежавшую по его телу. Она сосредоточила всю свою любовь и все свое желание на заплутавшей душе, что до сих пор таилась в изувеченном теле, – на душе ее Ахиллеса, мужчины, который никогда не верил, что достаточно хорош... который считал себя только воином... и вроде как героем... но никогда не думал, что достоин любви.
126 
