очень нудно 
94 
— А ведь и правда! — воскликнул Берсеньев.
— Мерси! — Нина сделала реверанс.
— Нет, кроме шуток…
— Я очень польщена, кроме шуток.
— Необыкновенно похож!
Майгин и Берсеньев уставились друг на друга, затем на Нину.
— Дело в том, Ниночка, — сказал Майгин необычайно серьезным тоном, — что голосу Эа, как мы убедились, просматривая сцены «иллюзионов», здесь повинуются некоторые механизмы… Понимаете?
Нина покачала головой:
— Не понимаю.
Майгин схватил ее под руку.
— Пойдемте ближе к «пагоде», — сказал он.
— А ведь это интереснейшая идея! — проговорил Берсеньев.
Майгин, невзирая на нерешительное сопротивление удивленной Нины, подвел ее вплотную к «пагоде». Берсеньев последовал за ними.
— Пойте! — приказал Майгин.
— Зачем?
— Пойте же, говорят вам!
И Нина запела. Она запела «Нелюдимо наше море», сначала вполголоса, а затем, когда внезапно поняла, что задумал Майгин, все громче и громче. И стены «пагоды» дрогнули! Нина закрыла глаза.
— Пойте, пойте, — напряженным шепотом повторял Майгин.
Стены уходили вверх. Вот они вышли из глубоких пазов в «палубе», вот показались под углами верхушки белых столбов… Раздался мелодичный звон, и вот уж «пагода» замерла в воздухе, опираясь, как на сваи, на полутораметровые белые гладкие колонны. Нина замолкла, с восхищением и ужасом глядя на то, что открылось ее взору: перед ней на узком ложе, устланном какой-то легкой пушистой тканью, лежал неподвижно юноша, почти мальчик. Руки его были сложены на груди, глаза закрыты, губы сжаты в скорбной и жалкой гримасе. Белая, как алебастр, кожа казалась матовой, рыжие волосы мертвой волной падали на изголовье.
— Это он… Суо! — одним дыханием произнес Майгин.
— Мертвый… — с болью в голосе сказала Нина.
Но Берсеньев уже оправился от изумления. Он приблизился к ложу и взялся пальцами за запястье бледной, худой руки.
— Жив, — коротко сказал он. — Доктора, быстро!
И никто не заметил металлического гиганта, возвышавшегося у изголовья мальчика. Когда Берсеньев повернулся к Майгину, Уру неожиданно шагнул вперед, и тяжкий удар железной клешни обрушился на плечо пожилого геолога. Берсеньев упал. Громадная нога уже поднялась над ним, но Нина в два прыжка очутилась перед чудовищем и пропела:
— Уру… им!
И Уру застыл на месте. Майгин вытащил оглушенного Берсеньева из-под крыши «пагоды» и оглянулся. К ним уже бежали Венберг и Петя, рысью семенил доктор Васенькин, большими шагами приближался Арнаутов.
— Что случилось? — еще издали закричал Петя.
Но все было понятно и без объяснений. Доктор Васенькин быстро оценил обстановку, попросил Нину отойти в сторону, но быть наготове на случай, если Уру опять «вздумает» помешать, и приказал Пете, Венбергу и Майгину осторожно взять тело Суо и перенести в один из коттеджей. Затем он хотел осмотреть Берсеньева, но тот был уже на ногах. Все двинулись к «голубому коттеджу» — впереди Петя, Венберг и Майгин с телом мальчика, за ними остальные. Шествие замыкал Уру.
— Ниночка, — опасливо косясь через плечо, сказал Берсеньев, приглядывайте за этим… чудищем. Вы одна только с ним можете справиться.
Нина кивнула и замедлила шаг. Теперь она шла рядом с металлическим гигантом. И она заметила, что в одной клешне был зажат крошечный металлический предмет, от которого тянулась тонкая, как шпагат, прозрачная эластичная трубка. Конец трубки волочился по блестящей «палубе», оставляя на ней тяжелые маслянистые капли…
* * *
К вечеру Суо очнулся от своего странного летаргического сна, длившегося бог знает сколько веков.
Доктор Васенькин, тщательно осмотревший его, сделал удивительные открытия. Оказалось, что в груди Суо бились два сердца (одно, видимо, отмирающее, другое — новое, созревшее). Кроме того, слабо прослушивалась пульсация еще одного сердца — рудиментарного, которое, по предположению доктора, в дальнейшем должно было развиться и заменить второе сердце… Кожа мальчика была необычайно пористой, способной испарять влагу в больших количествах. Питание организма во время сна осуществлял, вероятно, Уру, нагнетая в жилы спящего какую-то жидкость, состав которой установить не удалось.
Но, очнувшись от летаргии, Суо не проявил к людям ни малейшего интереса. Мало того: когда кто-нибудь приближался к нему, он отворачивался и закрывал глаза. Только Нина и маленький ламут Нэнэ, видимо, пользовались его благоволением. Им он позволил накормить себя и ухаживать за собой, но на все попытки заговорить отвечал лишь едва заметным покачиванием головы. Нина и Нэнэ не отходили от него ни на шаг. А в головах постели Суо неподвижным истуканом встал железный Уру.
94 
