Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
16 
– Разнимите их!
– Вашу шпагу, к бою!
– Извольте!
Вот уже и клинки вырвались из ножен, не менее дюжины… Герцог Анжуйский, подавшись вперед всем телом, уставился на кардинала, и его лицо застыло в хищной гримасе – теперь д’Артаньян ни за что не сделал бы прежней ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком…
Первые двое оказались совсем близко – и д’Артаньян на миг замер, видя, как острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось к согбенной фигуре…
Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов кардинала.
Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных и телесных немощей, какие только преследуют доброго христианина на белом свете, вдруг с поразительной быстротой выпрямилась, словно взметнулась освобожденная стальная пружина. Сверкнул клинок, во мгновение ока извлеченный из-под сутаны, – и рапира человека в рясе со звоном отбила шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего.
Капюшон откинулся на спину – и д’Артаньян, к своему превеликому изумлению, увидел не лицо Ришелье, а знакомую хищную улыбку Рошфора, уже скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях, д’Артаньян тоже выхватил шпагу, сделал выпад – как раз вовремя, чтобы пронзить запястье де Бриенна, уже выхватившего из-под камзола двуствольный рейтарский пистолет и наводившего его в спину герцогу Анжуйскому. Глядя на него с невыразимым ужасом и удивлением, де Бриенн скрючился, громко охая и зажав ладонью левой руки кровоточащее запястье, – а д’Артаньян уже был возле мрачного дворянина в сером камзоле и без всяких дуэльных церемоний ударил его острием в бок. В самую пору – мрачный успел достать шпагу и ринуться было к принцу Конде…
Все это происходило посреди ошеломленной тишины – заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись…
Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа – совсем не тот, каким д’Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи:
– Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал!
– Да здравствует кардинал! – отозвался многоголосый рев.
Многие обожают театральные эффекты, и капитан де Кавуа не был исключением… Зал тут же наполнился топотом ног и лязгом стали – из-за драпировок, из всех дверей выскакивали гвардейцы в красных плащах с серебряными крестами, со шпагами наголо. Из-за тех же драпировок мгновенно были извлечены звенящие охапки шпаг – и они, словно сами по себе разлетаясь по залу, оказались в руках мнимых слуг.
Вверху, на галерее, раздался частый и громкий стук – это выбежавшие с двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты, целясь в оторопевших заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках.
Заговорщики сбились в кучу слева от стола – под прицелом пары дюжин мушкетов и вдвое большего количества шпаг, опоясавших острым кольцом толпу перепуганных, смятенных и сбитых с толку людей, еще не успевших в полной мере осознать, что все их замыслы рухнули в одно печальное мгновение.
Д’Артаньяна среди них не было – когда стальное кольцо уже стало замыкаться, кто-то из незнакомых гвардейцев резко потянул его за локоть и весело крикнул в ухо:
– Не мешкайте, д’Артаньян, ваше место не там!
Гасконец отошел в сторону, спокойно убирая шпагу в ножны. Кое-кто косился на него со страхом.
– Оружие на пол! – взревел капитан де Кавуа, потрясая шпагой. – Все, какое только найдется! Живо, живо, мои прекрасные господа! Все оружие на пол, иначе, клянусь богом, я скомандую залп!
Его лицо, яростное и решительное, подкрепляло угрозу. Уже через какой-то миг по мраморному полу зазвенели брошенные шпаги, а кое-где глухо стучали пистолеты. Люди торопливо стаскивали через голову перевязи, мешая друг другу, поторапливая соседей:
– Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять!
Д’Артаньян видел, как герцог с принцем, поддавшись общей панической суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпаги подальше. На лице красавчика Гастона уже не было другого выражения, кроме откровенного страха. Принц, правда, держался чуточку спокойнее, он сверкал глазами исподлобья и громко скрипел зубами, но со шпагой расстался столь же проворно, прекрасно помня, должно быть, разницу меж отвагой оправданной и бессмысленной. Любой человек с мало-мальским опытом вооруженных стычек мог бы очень быстро понять, что у застигнутых врасплох заговорщиков не было ни единого шанса, – как водится: страх и внезапность превратили орду убийц в скопище разобщенных трусов, где каждый был сам по себе и чувствовал себя невероятно одиноким. А потому заботился в первую очередь о сохранении своей жизни, единственной и неповторимой…
16 
